– Что толку в нашей гибели? – возразил Фома. – Подумай: если бы все умерли, то кто бы рассказал об Иисусе? Кто бы понес людям его учение, если бы умерли все: и Петр, и Иоанн, и я?

– Под красивыми и правильными словами вы прячете черные трусливые души! – в ярости вскричал Иегуда. – Не Иисус, а вы на себя взяли весь грех… Погубить учение Христа захотели, вы скоро будете целовать крест, на котором вы же распяли Иисуса! Будьте прокляты, трусы!

В исступлении покинув дом бондаря, Иегуда как безумный ходил по Ершалаиму, разговаривая сам с собой, оплакивая Учителя, обличая предателей и проклиная трусов. А встречные жители обличали и проклинали его самого, плевали вслед, дети швырялись камнями и кричали: «Предатель»! От этого кровоточащая душа болела еще сильнее, а все окружающее виделось, как в бреду.

Ноги сами привели его в Верхний город, на Дворцовую площадь, и осознал он себя вдруг у лавки давешнего ювелира. У того уже не было черной повязки, и оба глаза горели, как тлеющие угли, когда подует ветер. От маленького меха, которым он раздувал огонь, воняло серой. Заправленное под черную шапочку ухо напоминало звериное, а выглядывающая из-под стола нога походила на копыто. Иегуда удивился его виду: уж не сатана ли вселился в ювелира? Или это сам Диавол? И еще удивился: в облике его было что-то знакомое…

– Ты явился вовремя, – сказал ювелир, карябая его колючим взглядом. – Я как раз закончил работу и позвал тебя…

И снова удивился бывший казначей: никто не звал его, но он сам пришел сюда!

– Возьми свой заказ, – демонический ювелир протянул нечто серебристое с черным. – Надень, он даст тебе успокоение и воздаст по заслугам…

И хотя Иегуда ничего не заказывал, он взял то, что ему давали. Их руки снова соприкоснулись, и снова обжегся Иегуда. Он внимательно рассмотрел раскаленный предмет. Это был серебряный перстень в виде искусно выполненной львиной морды с черным камнем в распахнутой пасти. Внутри надпись: «Иуда из Кариота». Снаружи тонкая вязь: «Не жалей, что сделал».

В очередной раз удивился казначей: откуда ювелир знает его имя? И вообще все про него знает? И почему внешность его так неуловимо знакома? Вдруг он понял: ювелир похож на странного чужеземца в шляпе с петушиным пером! Но додумать эту мысль не успел, потому что надел перстень и мир изменился – как в душе, так и вокруг него. Разлилось по телу приятное тепло, тело налилось силой, а душа – уверенностью. Сразу наступило успокоение, развеялась тоска и совесть перестала его мучить. Солнце стало ярче, воздух прохладней, лица прохожих – приветливей. И проснулся зверский аппетит.

Отойдя к продуктовым лавкам, он купил жареное мясо, завернул в лепешку и принялся жадно есть, обильно запивая вином. Возвращаясь в Нижний город, он прошел мимо лавки ювелира. Она была закрыта и забита досками. Гвозди успели проржаветь, как будто забиты были давным-давно. Но он не обратил на это внимания. У него было более важное дело: он шел в лупанарий[6].

* * *

Вскоре Иегуда нашел клад – кувшин с золотыми и серебряными монетами. Он переехал в Яфо, купил хороший участок земли, корабль, занялся торговлей и сказочно разбогател. Построил белокаменный дом недалеко от порта, разбил прекрасный сад, в котором работали десятки рабов, гуляла молодая жена и резвились веселые дети. Сам Иуда располнел и приобрел вид важный и сановитый. Ходил неспешно, уверенной поступью, носил исключительно новые белоснежные одежды из тончайшего белого полотна, все пальцы унизал перстнями с огромными драгоценными каменьями. Всю жизнь он пытался оправдаться перед людьми и перед самим собой, даже написал Евангелие Иуды и окружил себя кучкой последователей.

Но через десяток лет вырвавшийся из клетки цирковой лев разорвал его на куски, и добропорядочный купец умер в страшных мучениях. Той же ночью утонул Иудин корабль с товарами. А еще через день внезапный пожар уничтожил дом и всю его семью.

Дорогие перстни погибшего пошли с молотка на восстановление убытков компаньонам и кредиторам. А перстень с черным камнем, большой ценности не имеющий, выкрали члены секты Иуды и поместили в свое капище. Иудиты верят, что Искариот выполнил просьбу Учителя и, пожертвовав добрым именем, сознательно обрекая себя на вечный позор, помог ему освободить Дух от бренной человеческой оболочки. И изучали они Евангелие Иуды, и поклонялись перстню своего кумира.

В историю вошел совершенно другой конец величайшего Предателя всех времен и народов: якобы он повесился на осине в день Распятия. То ли это объяснение стало отражением неудавшегося Иудиного самоубийства, то ли попыткой восстановить справедливость и показать, что за предательством неминуемо следует расплата… Как бы то ни было, о том, что Иуда удавился, говорит только Евангелие от Матфея. Во всех других источниках судьба Иуды Искариота не описана. Правда, в «Деяниях апостолов» нарисована иная картина: «Он приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его» – что больше отвечает истории внезапного богатства Иуды и страшной смерти от зубов дикого зверя.

Какое из приведенных описаний ближе к истине, через две тысячи лет установить трудно. Но большинство исследователей считают, что след Предателя растворяется в глубине веков. Впрочем, был ли он предателем – тоже большой вопрос.

На востоке небо уже посерело, а сына водовоза Кфира еще не было. Двенадцатилетний Яир стоял, прислонившись к глиняной стене овчарни, и по обыкновению грыз и без того изуродованные ногти. За кривой стеной блеяли овцы в ожидании, когда их выпустят из тесного загона, где-то надрывался петух, оповещая жителей маленького Гноца о начале нового дня.

Яир присел на корточки. Это был худой высокий мальчишка с копной рыжих волос на узкой голове. Его обуревали два чувства: голод и злоба. Сколько он себя помнил, ему всегда хотелось есть. Но дома еды никогда не было: мать сама голодала, а раздобыть пропитание в местечке было очень трудно. Только на праздник случалось получить кусок лепешки, а еще когда кто-то умирал или женился. Он ненавидел тех, кто мог ежедневно есть. Особенно тех, кто ел по нескольку раз на дню. А в Гноце были и такие! И маленький засранец Кфир ел ежедневно – утром, когда его отец Рафаил отправлялся на ослах к каналу, и вечером, когда тот возвращался, развезя воду по домам заказчиков. Собственно говоря, Яир и терпел-то подле себя этого щенка потому, что тот таскал для него то кусок лепешки, то крошево козьего сыра.

Наконец, он услышал торопливые легкие шаги, а мгновенье спустя появился Кфир. Ожидавший поднялся и, не скрывая своего раздражения, приглушенно спросил:

– Почему так поздно? Уже светает…

– Раньше не мог.

– Поесть принес?

Маленький курчавый десятилетний мальчик, едва доходивший Яиру до плеча, молча достал из-за пазухи кусок лепешки.