— Да, но не все…

— Вы их начальник?

— Да, сеньора!

— Очевидно, капитан?

— Вы угадали.

— Итак, сеньор капитан, я — ваша пленница?..

Вопрос меня ошарашил. Горячка погони, неожиданность встречи и ослепительная красота пленницы заслонили на время цель бешеной скачки, и я старался не думать о дальнейшем. Только сейчас я вспомнил свою прямую обязанность: надо выяснить, не шпионка ли эта женщина.

Ничего невероятного: сплошь и рядом красивым женщинам на войне поручают доставку секретных сведений. Если я отпущу мексиканку на все четыре стороны, могут возникнуть важные осложнения.

Так говорил голос долга, но арестовать беглянку было неловко… Я не провел и десяти минут в ее обществе, а уже находился под обаянием ее красоты…

Видя, что я колеблюсь, она повторила:

— Значит, я ваша пленница?

— Боюсь, сеньорита, что я — ваш пленник…

Эта любезность отчасти была продиктована желанием уклониться от прямого ответа, отчасти вырвалась от избытка чувств. Во всяком случае, я был далек от галантной шутки. Неожиданные слова прозвучали серьезно, и я с трепетом ожидал, как они будут приняты.

Большие блестящие глаза незнакомки остановились на мне сначала с некоторым смущением, но тотчас же в них заискрилось отнюдь не враждебное любопытство. Подавив торжествующую улыбку, сеньорита с прежним высокомерием произнесла:

— Ваш комплемент неуместен, кабальеро! Могу ли я идти?

Я разрывался между галантностью и чувством долга. С трудом нашел я среднюю линию.

— Сеньорита, — сказал я, подойдя к пленнике и глядя на нее с напускным равнодушием, — дайте мне слово, что вы — простите за грубое выражение — не шпионка, и вы вольны идти, куда вам вздумается. Все зависит от вашего слова.

Условие мое прозвучало скорей умоляюще, чем властно. Я корчил собою сурового вояку, но заискивающее лицо все портило.

Пленница расхохоталась.

— Шпионка? Это я-то шпионка? Вы шутите, сеньор капитан!

— Надеюсь, сеньорита, что вы, по крайней мере, не шутите… Итак, при вас нет никаких бумаг, никаких секретных пакетов?

— Ничего подобного, сеньор капитан!

Она тряслась от смеха.

— Так почему же вы пытались скрыться?

— Ах, кабальеро! Разве вы не техасцы? Не сердитесь, если я скажу вам, что мы, мексиканцы, вас недолюбливаем.

— Однако ваш образ действий был безумно неосторожен: вы рисковали жизнью.

— Это верно, карамба! Теперь я понимаю!..

Незнакомка многозначительно взглянула на мустанга, и рот ее горько скривился.

— Да, теперь я все понимаю, — повторила она, — но я так верила в непобедимость Лолы. Отдаю вам должное.

Большие черные глаза вновь смерили меня с головы до ног, и мне показалось, что взгляд незнакомки смягчился.

В смущении мы отвели друг от друга глаза: она потупилась. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта неловкая пауза, если б я не спохватился: ведь я веду себя как невежа.

Молодая женщина до сих пор находится на положении арестованной.

Я поспешил вернуть ей свободу.

— Шпионка вы, сеньорита, или нет, но я вас больше не задерживаю. Вы свободны.

— Благодарю вас, сеньор, но я хочу вас вознаградить за ваше рыцарское поведение. Вот прочтите.

Она показала мне пропуск, подписанный главнокомандующим на имя доньи Изолины де Варгас.

— Как видите, капитан, я ни минуты не была вашей пленницей.

— Надеюсь, сеньорита, вы прощаете мне невольную грубость?

— Охотно, капитан, охотно!

— Но как опрометчиво вы поступили! Ведь мы обязаны были вас настигнуть живой или мертвой. Отчего вы бежали с пропуском?

— Именно из-за пропуска я обратилась в бегство.

— Из-за пропуска, сеньорита? Разъясните, умоляю!

— Могу ли я довериться вашей скромности, капитан?

— Обещаю быть нем, как рыба.

— Так знайте же: я была далека от уверенности, что вы американцы. С тем же успехом могла я натолкнуться на отряд моих соотечественников… А кто поручится за целость моей головы, если эта бумага и еще кой-какие будут предъявлены Ка-нальесу, предводителю отрядов обороны. Как видите, капитан, «друзья» иногда опаснее «врагов»!..

Тут только я понял истинную причину ее бегства.

— У вас капитан, отличное испанское произношение, — продолжала она, — но если б вы окликнули меня по-английски, я бы немедленно остановилась и, пожалуй, сохранила бы жизнь своей любимице. Бедная Лола!

И мексиканка вновь склонилась к похолодевшему мустангу.

Спрятав лицо в густой волнистой гриве, она целовала ее и обливала слезами.

— Бедная Лолита! Недаром я так оплакиваю ее! Было за что ее любить: сколько раз она меня спасала! Что теперь со мной станется?.. Я буду трепетать при каждом слухе о приближении индейцев и не посмею выезжать в прерию. Без тебя, моя ласточка, я поневоле стану домоседкой. С тобой я носилась, как ветер. Теперь крылья подрезаны.

Все это было сказано с самой глубокой горечью. Мне, прирожденному кавалеристу, влюбленному в своего Моро, были понятны чувства мексиканки.

Все еще надеясь утешить амазонку, я повторил свое предложение:

— Сеньорита, у нас в эскадроне отличные породистые лошади.

— Они мне не нравятся.

— Откуда вы их знаете?

— Я видела, как ваш эскадрон выступал сегодня утром из городка.

— Неужели?

— Да, сеньор капитан! Вы еще гарцевали во главе вашего странного отряда.

— Вы меня заметили, сеньорита? Отчего же я вас не видел?

— Карамба! Однако близоруким я вас не назову: каждый балкон, каждую решетку вы подарили своим вниманием. Каждой встречной девушке вы успели подмигнуть и улыбнуться. Подозреваю в вас северного донжуана, капитан!

— Сеньорита, я хотел бы…

— Бросьте! Вы ведь гордитесь легкими победами, как все мужчины. Но поговорим серьезно: ни одна лошадь в вашем