Турецкий не углядел в этом ничего страшного, но к сведению принял.

– И кого же подозревает портье? Пожилую супружескую пару, которая сдавала ключи? – пошутил он.

– Нет! – экспансивно покачала головой Ольга. – Он утверждает, что это сделали двое русских!

– Вот как? – усмехнулся Турецкий. – Как он узнал, что это были русские? Они торговали у входа икрой и матрешками и пили водку из горлышка? Или стряхивали ногтем сигаретный пепел?

– Нет. Это были двое солидно одетых джентльменов, которых портье сразу принял за европейцев. Но они говорили между собой по-русски.

– Портье знает русский? Я этого не заметил.

– Он чех. И понимает, когда говорят по-русски это…

И Ольга произнесла трехэтажное матерное ругательство. Турецкий от неожиданности поперхнулся и даже огляделся, проверяя, не понял ли кто из соседей по ресторану этот текст. Странно было видеть, как нежные губы Ольги Ионеску выдают такой набор.

– Ну что? Убедились? За вами кто-то шпионит, – сказала Ольга.

Турецкий сказал, что она права.

Он и сам думал об этом, думал с того момента, когда у офиса Картье за ними увязался серый «Мерседес».

«Распространенье наше по планете особенно заметно вдалеке, – процитировал он про себя. – В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке».

– Но вы мне поможете гораздо больше, если объясните, почему девушка, которая мечтала в детстве стать актрисой, пошла в кабалу ради бриллиантов? – спросил он.

Ольга обиделась.

– Вы так легкомысленно ко мне относитесь? – сказала она, нахмурясь.

– Нет, я серьезно спрашиваю. Мне кажется, я чего-то не понимаю в характере женщины, смерть которой сейчас расследую.

– Это ее украшения на фотографиях? – улыбнулась Ольга.

– Да.

– Вот и ответ: ради таких бриллиантов можно отказаться от мечты.

– То есть только ради денег? Но вы же говорили, что актриса мечтает о бессмертии, – напомнил Турецкий.

Ольга задумалась.

– Эти драгоценности подарил ей любовник, да?

– Да. Точнее, у нее было двое любовников: отец и сын. Я не уверен, кто из них дарил эти камни, знаю лишь, что один из них. И еще знаю, что молодой любовник был ей противен, а она терпела.

Ольга надолго замолчала. Воспользовавшись паузой, Турецкий заказал третий коктейль.

– Мне кажется… Это всего лишь мое ощущение… Я предполагаю, что пожилой любовник был знаменитостью. Да? – напряженно глядя в одну точку, словно гадалка на хрустальный шар, сказала Ольга. – Он был известен, то есть по-своему мог обеспечить вашей даме бессмертие. Ведь бессмертие – это еще и место в истории, когда твое имя напечатано черным по белому. Молодой не был знаменит. К тому же я знаю: молодые мужчины, добившись славы, влюблены лишь в себя и не способны содержать любовниц. Значит, он ревновал даму к своему отцу, к его известности, и старался купить ее любовь дорогими побрякушками. Он ее покупал этими шикарнейшими драгоценностями. А я говорила, люди многое в жизни делают ради денег.

– Но драгоценности мог ей дарить и пожилой любовник, – напомнил Турецкий.

– Насколько я знаю пожилых французов, они предпочитают дарить практичные вещи, – усмехнулась Ольга. – Они дарят любовницам акции, а не бриллианты. Это дороже, зато не очень романтично.

Турецкий представил квартиру Лебедевой – шикарные апартаменты в люксовом доме. Подарок в духе пожилого прагматика.

– Знаете, вы слишком умны, чтобы быть актрисой, – сказал он, глядя на Ольгу долгим изучающим взглядом.

Ольга улыбнулась.

– Глупые актрисы бывают только в Голливуде, – объяснила она. – Во Франции им не пробиться. Видимо, я оказалась не слишком умной и пошла в адвокаты.

Павел Ильич Разумовский ехал в загородный дом к сыну. Прекрасное ровное покрытие Рублевского шоссе, без обычных для российских дорог колдобин и ям, располагало к приятной расслабленности. Разумовский с наслаждением откинулся на спинку удобного кожаного кресла и прикрыл глаза.

Он вспоминал прошедший бесконечный рабочий день. Как будто все сегодня взбесились! Взрыв в метро – слава Богу, без пострадавших. Подготовка к завтрашнему визиту премьер-министра Бирмы. Важное закрытое совещание (только для своих, все в строгой секретности и без прессы). Конечно, положение обязывает. Все-таки премьер-министр, можно сказать, второе лицо в государстве. Но ведь что обидно: никакой благодарности, никакого признания. Второй – он и есть второй… Павел Ильич почувствовал легкое раздражение при мысли о разговорах простых обывателей – мол-де, что такое этот премьер-министр? Чем он там занимается? По телевизору выступает, бумажки подписывает? Зато деньги лопатой гребет да еще на халяву по заграницам мотается. Как ни пытался Разумовский успокоить себя, раздражение только усиливалось оттого, что обычно всемогущий премьер-министр не может немедленно устранить его причину. Ни закон не издашь, ни приказ не подпишешь – общественное мнение, так сказать, ничего не поделаешь.

«Да что они понимают! – вел диалог сам с собой Разумовский. – Побыли бы в моей шкуре, небось по-другому бы запели. Я молодой еще мужик, полтинник только-только разменял, а уже и сердце, и нервы ни к черту от этой работенки. А они: „Премьер-министр!“ Я уже не помню, когда последний раз отдыхал по-человечески. Без этих официальных визитов, неофициальных посещений. Стоит к врачу с геморроем пойти – на следующий день все газеты будут информировать население о состоянии здоровья горячо любимого премьер-министра нашей родины. Тьфу, черт! Аж противно. А ведь было время! С друзьями на рыбалку, на охоту или просто в поход, с палатками, с котелками – чудо, а не жизнь! А теперь…»

Вчера Разумовский был в своем институте на встрече выпускников. Как долго ждал он этого дня! Павел Ильич соскучился по своим друзьям, ему давно хотелось посидеть с ними в неформальной обстановке, выпить по рюмочке, вспомнить о прошлых молодых днях. С однокурсниками премьер-министр не виделся лет двадцать. «Кто теперь где? – гадал он. – Ребята и девчонки у нас упорные были. Большими людьми, вероятно, стали». Павел Ильич вспомнил свою группу. Очень дружный был народ. Все праздники, дни рождения вместе справляли. «Да… – думал Разумовский, – в какой нищете жили! Денег не было зимних ботинок купить, а как веселились! Сколько радости было! А теперь… Да что и говорить! Другие времена, другие ценности. И молодость уже не вернешь». С этими мыслями Разумовский подошел к зеркалу и критически осмотрел себя. Недавно проклюнувшаяся лысина, набухшие мешки под глазами, плотное брюшко, переваливающееся через ремень, – неутешительная картина. Павел Ильич презрительно скривился, но успокоил себя тем, что и для его друзей годы не прошли бесследно.

Когда Разумовский решительно заявил о своем намерении поехать в институт, охрана всячески пыталась его отговорить. Они приводили множество разных доводов в пользу отмены визита. Намекали на опасность предприятия, пугали терактами, снайперами и простым бытовым хулиганством нынешних студентов. Но Разумовский остался непоколебим. «Ваше дело позаботиться о том, чтобы всего этого не случилось, а решения принимаю я», – заявил он.