золотистых цилиндриков патронов. От оружия отнекиваться Бекетов не стал, сказал, что нашел около села и хотел нести в милицию.

А потом на полке нашли толстую амбарную книгу в кожаной обложке. Уже старую, видавшую виды. В ней были заполнены мелким и тщательным почерком страницы. Каждая запись была пронумерована, в ней были географические названия и даты. Последняя имела номер «457».

– Ну а это что? – полюбопытствовал Апухтин, листая книгу.

– Ну, так записи, – небрежно махнул рукой бандит. – Коммерция у меня была. Жизнь-то все еще голодная. А двух ребятишек да жену кто кормить будет? Вот и записывал все в тетрадку, чтобы что не забыть – у кого что купил. Что кому сделал. Коммерция, – настойчиво повторил он.

А Апухтина обожгла страшная догадка.

– Вот уж нет, – произнес он вдруг осевшим и показавшимся чужим голосом, внутри у него будто все замерзло. – Это вы делишки свои записывали. И каждый номер – это убитый вами человек.

– Ох да не пойму, как вам такое только вздумалось! – нервно воскликнул хозяин дома.

– Не поймете? Все-то вы понимаете, гражданин Бекетов, – с нажимом на фамилию проговорил Апухтин.

На миг самообладание покинуло бандита. Услышав свою фамилию, которую кроме него все давно забыли, он вздрогнул и побледнел. Дальше только как-то жалко промямлил:

– Панфиловы мы.

– Довольно скоморошничать! Вы Бекетов Гордей Афанасьевич. Бывший боец заградительного отряда в Воронеже. – Апухтин положил на стол ориентировку с фотографией. – Вот вы. Ну что, вспомнили молодость?

Бекетов только пожал плечами.

– Говори, Гордей, – подошел Васильев и прописал увесистую затрещину. – Покайся, нехристь. Глядишь, снисхождение будет.

– Да запутали вы и меня, и себя! Ничего не знаю! – воскликнул Бекетов.

В следующие дни были подняты по тревоге весь уголовный розыск, милиция и оперативники ОГПУ. Они смогли вычислить и арестовать всех до единого членов банды, расклад на которых дал Шкурник.

Когда все было закончено, Апухтин так и не мог поверить, что банда «бесов» задержана. И теперь наконец настало время хоть чуток перевести дыхание.

Хотя до финишной ленточки в этом забеге далеко. При одной мысли о том, сколько предстоит бумажной работы, ему становилось дурно. Необходимо установить весь объем преступной деятельности, зафиксировать роль каждого участника банды. Сколько это будет томов, пока он не доберется до обвинительного заключения? Да и само заключение будет не меньше увесистого тома.

Перед глазами Апухтина вставала цифра «457». Столько людей были бы живы, если бы не эти исчадия ада.

Да, работы непочатый край. И надо выполнить ее так, чтобы комар носа не подточил. Каждому должно воздасться по заслугам…

Глава 38

1932 год

Заместитель начальника ОГПУ на совещании поздравил оперативную группу по делу «Бесы» с успехом. А потом пригласил главных действующих лиц отпраздновать результат в тихой семейной обстановке – у него дома.

Так вечером Апухтин оказался в просторной пятикомнатной квартире в центре Ростова. Потолки высокие, комнаты большие, но какие-то пустые. Мебель все та же, с инвентарными номерами и печатями «Хозобеспечение ОГПУ».

Некоторые руководители-чекисты баловались тем, что приобретали по дешевке конфискаты – то, что органы изъяли у всяких ворюг и врагов социалистического государства. Хрусталь, мебель из красного дерева. Но это не про Державина, отличавшегося болезненной щепетильностью, честностью и скромностью. Саму эту огромную квартиру получил лишь потому, что ее освободил именно для него его предшественник, переведенный в Москву. Да, Державин как никто лучше подходил под определение чекиста, данное Дзержинским: чистые руки, горячее сердце и холодная голова.

В квартире ощущалась женская забота. Недорогие, но изящные картины, вазы, салфеточки создавали уют. Оно и неудивительно. В доме царили три очаровательные женщины – похожая на учительницу из гимназии, строгая и вместе с тем с понимающими ироничными глазами жена чекиста. Его очень красивая старшая дочка, которая жила здесь же с мужем – главным инженером завода. И младшая дочь – восторженная, полная задора обворожительная студентка Ростовского мединститута.

Хотя время было и не слишком сытое, но со спецпайков и с рынка здесь накрыли прекрасный стол. Апухтин принес с собой коробку конфет, которую сумел прикупить, пробив приличную брешь в своем бюджете, в кондитерском магазине рядом с управлением.

Приглашенные пришли со своими супружницами. У Васина жена была красивая, худощавая, держалась скромно и страшно интеллигентно, почти незаметно. Но вместе с тем по некоторым нюансам стало понятно, что своего бесшабашного, горластого, смелого мужа, одно имя которого заставляет трястись от страха жуликов на всем Северном Кавказе, она держит в своих цепких коготках и дома командир она. У старого офицера и педанта, строгого и воспитанного Якунина жена, наоборот, казалось простоватой и разбитной. Полная, говорливая, обаятельная и веселая, она умела сосредотачивать на себе внимание и задавала тон разговору.

Апухтину стало грустно, что здесь нет его Аглаи. Она бы хорошо вписалась в компанию.

На столе были десертное молдавское вино и армянский коньяк. Вино – женщинам. Коньяк – суровым чекистам.

Апухтин не был приучен к горячительным напиткам, и первая же стопка коньяка ударила ему в голову. Но не пить – это отрываться от коллектива.

После второй рюмки, наоборот, как-то потеплело, повеселело. И Апухтин ощутил, что ему все нравится. Стол с едой. Патефон, крутящий медленный вальс-бостон и мягкое, обволакивающее танго. Пары, кружащиеся по большой комнате в танце.

Апухтин стеснялся, но студентка мединститута все же вытащила его танцевать. Он чувствовал себя неуклюжим остолопом, потому что танцевал он не лучше бегемота на льду и все пытался отдавить партнерше ноги. А она шепотом задавала ему какие-то отвлеченные вопросы о его жизни и при этом иногда пунцовела.

Потом были светские разговоры за столом. О книгах. Об артистах и новых кинофильмах. Особенно бурно обсуждали «Путевку в жизнь». И мнения тут разделились. Студентка мединститута и Апухтин горячо защищали позицию, что именно за звуковым кино светлое и безоблачное будущее. А жена Якунина утверждала, что звук убьет весь страстный драматизм мимики и жестов.

– И что останется? – спрашивала она. – Наша жизнь во всей реальности. Так мы ее и так видим каждый день.

Вечер удался на славу в атмосфере легкой беззаботности. Но когда компания разбилась на группки и мужчины устроились в кабинете в креслах, за чашкой чая и папироской, разговор сам собой повернул на рабочие вопросы. Хотя честно договаривались о них не говорить, но эти проклятые «бесы» не отпускали нигде. И главный вопрос терзал всех: «А как такое вообще может быть? Как люди становятся таким зверьем?»

Тут Державин разговорился. Выяснилось, что в ВЧК по поручению самого Дзержинского он сразу после революции, в самое горячее время, отвечал за борьбу