выставляя напоказ перекошенное зеркало и ее платья. Они были расставлены не только по цветам, но и по длине. Узкая постель — остов из реек и волосяной тюфяк — стояла между двух книжных шкафов, набитых романтическими новеллами и альбомами с вырезанными журнальными картинками. Все было в безукоризненном порядке.

- Я уже готова, — сказала Канделярия.

Я испуганно оглянулась.

- Донья Мерседес хочет, чтобы ты…

Она не дала мне окончить фразу и, подтолкнув меня к выходу, сказала:

- Я обо всем уже позаботилась. Быстрее переодевайся. У нас мало времени.

На обратном пути я заглянула в гостиную. Федерико Мюэллер спокойно спал на диване. Донья Мерседес и Канделярия уже ожидали меня в джипе. На небе не было ни луны, ни звезд, но это была чудесная ночь, мягкая и темная, с прохладным ветром, струящимся с холмов.

Следуя указаниям Канделярии, я подвозила двух женщин к домам людей, которые регулярно посещали спиритические сеансы, а затем ожидала их на улице. Кроме Леона Чирино, я никогда не встречалась ни с кем из них, но знала, где кто живет. Мне показалось, что мои спутницы объявляли дату сеанса, они почти не задерживались в этих домах.

- А сейчас к дому Леона Чирино, — сказала Канделярия, помогая донье Мерседес сесть на заднее сиденье.

Мне показалось, что Канделярия была чем-то рассержена. Она непрерывно болтала о Федерико Мюэллере. Хотя я и умирала от любопытства, я все время теряла нить ее, по-видимому, бессвязных заявлений. Я была слишком озабочена тем, что разглядывала в зеркале заднего вида потерянное лицо доньи Мерседес. Она несколько раз собиралась что-то сказать, но вместо этого встряхивала головой и вглядывалась в окно, словно искала помощи и утешения в бархатной ночной темноте.

Леон Чирино долго не подходил к двери. Наверное, он крепко спал и не слышал нетерпеливых, громких ударов Канделярии. Наконец он открыл дверь и вышел, скрестив руки, защищая грудь от холодного, влажного бриза, несущего рассвет. В его глазах светилось предчувствие.

- Федерико Мюэллер в моем доме, — сказала донья Мерседес, обрывая его приветствие.

Леон Чирино молча смотрел на нее. Он явно находился в состоянии глубокого потрясения и нерешительности. Его губы задрожали, глаза яростно сверкнули и тут же наполнились слезами обиды.

Он пригласил нас на кухню. Позаботившись о том, чтобы донья Мерседес удобно устроилась в гамаке около печи, он приготовил свежий кофе. Мы сидели в полном молчании.

Подав мне и Канделярии кофе, он усадил донью Мерседес и, встав за ее спиной, начал массировать ей заднюю часть головы. Его руки скользили вниз по шее, по плечам, рукам, заканчивая движение на ступнях ее ног. Звуки мелодичного заклинания наполнили комнату. Они были чистые, как рассвет, пронизанные мирным, беспредельным одиночеством.

- Только ты знаешь, что делать, — сказал он, помогая донье Мерседес подняться. — Если хочешь, я поеду с тобой.

Кивнув, она обняла его и поблагодарила за отданную им силу. Таинственная улыбка изогнула ее губы. Она повернулась к столу и неторопливо выпила свой кофе.

- Сейчас мы увидим моего компадре, — сказала она, взяв меня за руку. — Ты повезешь нас к дому Эль Мочо.

- Это Лукас Нунец? — переспросила я, переводя взгляд с одного на другого. Все трое киэнули, но никто не произнес ни слова. Я вспомнила то, что Канделярия рассказывала мне о крестном отце приемного сына доньи Мерседес. Он обвинял себя в смерти Элио.

Когда солнце появилось над горами, мы достигли небольшого городка на побережье. Воздух был горячим и соленым от моря и мускусным от цветения мимоз. Главная улица города тянулась между яркими колониальными домами, около церкви и площади, и заканчивалась на краю кокосовой плантации. Рядом было море. Его не было видно, но ветер доносил плеск волн, накатывавших на берег.

Дом Лукаса Нунеца находился на одной из боковых улочек, которые были скорее широкими тропинками, посыпанными галькой. Донья Мерседес слегка постучала, ноне дождавшись ответа, распахнула дверь и вошла в темную сырую комнату.

Ослепленная ярким светом солнца, я сначала с трудом различала силуэт мужчины, читавшего за деревянным столом в небольшом патио. Он посмотрел на нас с такой отрешенностью, что мне захотелось убежать. Мужчина неуверенно встал и молча обнял донью Мерседес, Леона Чирино и Канделярию. Он был высок и костляв, его седые волосы были подрезаны так коротко, что через них проступала темнота его черепа.

Я почувствовала странную боль, увидев его руки, и поняла, почему его прозвали Эль Мочо, искалеченным. У него на каждом пальце не хватало по одной фаланге.

- Федерико Мюэллер находится в моем доме, — тихо сказала донья Мерседес. — Музия привела его к моей двери.

Лукас Нунец медленно повернулся ко мне. В узком лице мужчины, в его блестящих глазах была такая сила, что я съежилась.

- Она с ним связана? — строго спросил он, отводя от меня свой жгущий взгляд.

- Никогда в жизни музия не видела Федерико Мюэллера, — заметила донья Мерседес. — Но она привела его к моей двери.

Лукас Нунец прислонился к стене.

- Если он в твоем доме, значит я должен убить его, — произнес он сильным шепотом.

Донья Мерседес и Леон Чирино подхватили его под руки и повели в одну из комнат.

- Кто он, Федерико Мюэллер? — спросила я Канделярию.

- И что он сделал?

- Ну, музия, — сказала она нетерпеливо. — Я всю дорогу рассказывала тебе о тех ужасных вещах, которые натворил Федерико Мюэллер. — Она взглянула на меня в полном недоумении и недоверчиво покачала головой. Несмотря на мои настойчивые просьбы повторить рассказ, она больше ничего не сказала.

Когда мы вернулись домой, вместо того, чтобы отдохнуть в гамаке, Мерседес Перальта попросила меня и Канделярию присоединиться к ней в ее рабочей комнате. Она зажгла на алтаре семь свечей и, встав за складками голубой мантии Вирджинии, вытащила револьвер.

Я в ужасе очарованно смотрела на то, как она ласкает оружие. Донья Мерседес улыбнулась мне и вложила револьвер в мои руки.

- Он не заряжен, — сказала она. — Я разрядила его в день твоего приезда. Я знала, что больше не нуждаюсь в нем, хотя и не предполагала, что ты вернешь мне его назад. — Она подошла к своему стулу и села, глубоко вздохнув. — Этот револьвер хранится у меня почти тридцать лет, — продолжала она. — Я хотела убить из него Федерико Мюэллера.

- И ты должна сделать это сейчас! — прошипела Канделярия сквозь стиснутые зубы.

- Я знаю, что делать, — продолжала донья Мерседес, игнорируя ее замечание. — Я буду заботиться о Федерико Мюэллере до тех пор, пока он жив.

- Великий Бог! — вскричала Канделярия. — Ты сошла с ума?

Детский взгляд невинной надежды волной нежности заблестел