в которой плавали корни, листья и внутренности змеи. Из одной банки она наполнила металлическую тарелку, из другой до половины налила оловянную кружку.

Целительница прикурила сигару. Глубоко затянувшись, она прикрыла глаза и покачала головой. Внезапно она склонилась над его стопой и выдохнула то, что казалось сгустившимся дымом всей сигары. Она выдохнула это прямо в порез, который он сделал своим ножом. Женщина высосала кровь, затем быстро выплюнула ее н ополоснула рот прозрачной сильно пахнущей жидкостью. Она повторила эту процедуру семь раз.

По-видимому устав, она откинула голову на спиику стула. Чуть позже, зашептав заклинания, она расстегнула его рубашку и средним пальцем, обмакнув его в пепел сигары, прочертила прямую линию от основания его горла до половых органов. С удивительной легкостью она перевернула его, стянула рубашку и провела линию вниз по его спине.

- Сейчас я разделила тебя пополам, — сообщила она. — Яд не сможет перейти на другую сторону. — Она вновь начертила линии спереди и сзади, намазав палец свежим пеплом.

Несмотря на боль, Федерико засмеялся.

- Мне кажется, яд давным-давно разошелся по всему моему телу, — сказал он.

Она обхватила его лицо своими руками, заставив его взглянуть в ее глаза.

- Музий, если ты не поверишь мне, ты умрешь, — предостерегла она. Целительница омыла его ступню в жидкости, которую налила в металлическую тарелку. Сделав это, она взяла оловянную кружку. — Выпей это, — приказала она, поднося ее к его губам. — Если тебя вырвет, с тобой все кончено.

Безудержные волны тошноты грозили выдавить скверное зелье.

- Заставь себя проглотить это, — подгоняла она, положив маленькую прямоугольную подушку, наполненную сушеными кукурузными ядрами, на его шею. Она взглянула на него, намочила носовой платок в смеси розовой воды и аммиака. — Вдохни! — приказала она, опустив платок на его нос. — Дыши медленно и глубоко.

Секунду он сопротивлялся под удушливым давлением ее руки, но когда она начала массировать ему лицо, он понемногу расслабился.

- Не подходи близко к беременным женщинам. Они нейтрализуют эффект противоядия, — предупредила она.

Он непонимающе посмотрел на нее и прошептал, что не знает никаких беременных женщин.

По-видимому удовлетворенная его заявлением, Мерседес Перальта повернулась к алтарю, расставила семь свечей вокруг статуи Святого Джона и зажгла их. В молчании она смотрела на мерцающие языки пламени, затем внезапно рывком откинула голову и прочла странно диссонирующую литанию. Слова перешли в крик, который то нарастал, то затихал вслед за ее дыханием. Это был нечеловеческий плач. Он заставил вибрировать стены, пламя свечей задрожало. Звук наполнил комнату, дом и все вокруг, словно был предназначен какой-то далекой силе.

Федерико смутно ощущал движение в другой комнате. День и ночь сплетались друг с другом. Он лежал в бреду. Его знобило или бросало в жар. Когда бы он ни открывал глаза, над ним всегда было лицо целительницы. В темноте красные камни ее сережек сверкали еще одной парой глаз. Тихим мелодичным голосом она отгоняла его галлюцинации, она отождествлялась с этими неизвестными силами, приказывая ему бороться с ними.

Позже она обмывала его пропотевшее тело и массировала до тех пор, пока кожа вновь не остывала. Бывали моменты, когда Федерико чувствовал в комнате еще чье-то присутствие. Другие руки, большие и сильные, но такие же нежные, как у целительницы, покачивали его голову, пока она подгоняла его резким тоном пить тошнотворное зелье, которое она подносила к его губам.

Утром она принесла ему завтрак из риса и овощей, за ней шел юноша, держа в руках гитару.

- Я Элио, — представился он. Заиграв на гитаре, Элио начал петь забавную песенку, в которой говорилось о событиях схватки Федерико с ядом. Элио рассказал ему, что в тот день, когда медсестра из аптеки привела его в дом матери, он ушел на холмы со своим мачете и убил мачагву, которая укусила Федерико. Если бы змея осталась живой, зелье и заклинания были бы бесполезны.

Однажды утром, заметив, что лиловая опухоль опала, Федерико достал свою выстиранную одежду. Горя желанием проверить силы, он вышел во двор, где нашел целительницу. Она склонилась над тазом с розмариновой водой. Он молча наблюдал, как она моет руки в фиолетовой жидкости.

Улыбаясь, она взглянула на него.

- Это бережет мои волосы от седины, — объяснила она, проведя несколько раз пальцами по своим кудрям.

Обезумев от наплыва желания, нахлынувшего на него, он подошел к ней. Ему очень хотелось поцеловать капельки воды, сбегавшие по ее лицу и шее. Его не волновало, что она, возможно, стара, как и его мать. Для негр она была без возраста. О, какой таинственный соблазн!

- Ты вернула мне жизнь, — шептал он, прикасаясь к ее лицу. Его пальцы задержались на ее щеках, ее полных губах, ее теплой гладкой шее.

- Наверное, ты добавила любовное зелье в тот мерзкий отвар, который я вынужден был пить каждый день.

Она взглянула ему прямо в лицо, но ничего не ответила. Боясь обидеть ее, он зашептал извинения.

Она встряхнула головой, в ее горле заклокотал низкий дребезжащий смех. Он никогда не слышал такого звука. Она захохотала от всей души, словно ничего в мире не имело никакого значения.

- Ты можешь оставаться здесь, пока не силен, — сказала она, взъерошив его белокурые локоны. В ее прикрытых глазах был блеск насмешки, но там была и страсть.

Быстро пролетали месяцы. Целительница приняла его как своего любовника. Но она никогда не позволяла ему оставаться на всю ночь в ее комнате.

- Еще немного, — просил он каждый раз, лаская ее шелковистую кожу, страстно желая, чтобы на этот раз она подчинилась его требованиям. Но она выталкивала его в темноту и, смеясь, закрывала за ним дверь.

- Все будет по-твоему, если мы останемся любовниками три года, — успокаивала она его каждый раз.

Сезон дождей почти подошел к концу, и Федерико возобновил свои поездки на холмы. Элио сопровождал его, сначала для защиты, но вскоре он научился ловить и потрошить птиц. Никогда прежде Федерико не брал никого с собой. Несмотря на разницу в десять лет, они стали лучшими друзьями.

Федерико удивлялся, как легко Элио выдерживает долгие часы молчания, когда они ожидали птиц у ловушки, и тому, с каким наслаждением он бродит по холодным туманным вершинам, где их подстерегал и туман, и ветер. Ему часто хотелось рассказать Элио о капитане Медино, но он как-то не смел нарушить эту интимную и хрупкую тишину.

Федерико чувствовал смутную вину за эти светлые дни на холмах и тайные ночи с целительницей. Он не только убедил Элио и целительницу, но и сам начал верить в то, что капитан Медино был