— А что с постами на сопках?

Лёха глаза в сторону отвёл.

— Всех четверых гады порешили. Стрелами из лука железного. Эйвэ говорит, что такая штука называется «арбалет». В хитрые костюмы, подставщики, вырядились: сплошные ленточки цветные, лоскутки разноцветные, сразу в тундре и не заметишь. Подползли незаметно, и метров с трёхсот из этих арбалетов поснимали часовых. Те, наверное, и не поняли ничего. На своей сопке я миномёт нашёл, мин с пяток, костюмчик этот лоскутный, арбалет со стрелами. А самого «пятнистого» так и не догнал, извини уж, командир!

— А Айна где? Ничего с ней не случилось?

Вот здесь Лёха заулыбался — весело, широко, насмешливо.

— Она за медведем пошла, — сообщил подчёркнуто равнодушно.

— За каким медведем? — опешил Ник. — Зачем ей медведь сдался?

— Ну, командир, ты даёшь, — притворно удивился Лёха, рисуясь откровенно и беззастенчиво. — Охотиться будем. На этого твоего «пятнистого». Пока буря не началась, а то смоется ещё. Знаешь ведь, что такое псовая охота? Это когда собаки дичь прямо на охотников гонят, а те на своих номерах ждут, караулят. Вот и мы сейчас в эту игру поиграем. Мы — охотники, а медведь свору собачью заменит, на нас «пятнистого» погонит. Медвежья охота такая! Как тебе, командир?

— Хватит языком молоть, — устало поморщился Ник. — Толком объясни, если не трудно.

Лёха возбуждённо свой седой ёжик взъерошил.

— Это Айна придумала. Понимаешь, когда я на вершине сопки тот костюмчик стрёмный нашёл, то брать его с собой не стал — тяжёлый он очень. Только кусочек от него небольшой отрезал, чтобы тебе потом показать. Айна понюхала его, кусочек то есть, и говорит, мол, запах от него очень сильный, приметный. А потом и всё остальное сообразила, она у меня такая! Сейчас Айна медведя на вершину сопки отведёт, даст понюхать эти ленточки-лоскутки и попросит его что-нибудь похожее отыскать. Мишка «пятнистого» вспугнёт, тут уже мы в дело впишемся, повяжем родимого, если повезёт. Или пристрелим заразу, на худой конец.

— Лёха, ты что, совсем дурак? — разозлился Ник — Сколько тебе лет? Четырнадцать, пятнадцать? Вон весь уже седой, а туда же! Всё наивного простачка из себя строишь! Где ты слышал, чтобы дикого медведя можно было о чём-то попросить? Где, когда? И на незнакомые посторонние запахи медведям наплевать. Осторожные они очень, для них незнакомый запах — сигнал опасности. А чтобы мишка по следу шёл, прямо как лайка породистая, так это вообще — сказка натуральная, охотничья байка барона Мюнхгаузена. Может, уже пора всё же за ум взяться?

— Не понял, — напрягся Сизый. — Ты это намекаешь, что Айна мне всё наврала? Развела коварно, как последнего лоха малолетнего? А годков мне — сорок уже стукнуло, — обиделся напоследок.

— Наврала, не наврала… Может, и не врала, просто всей правды не сказала. Или говорила, а ты что-то не так понял. Женщины, они такие, неоднозначные — почти всегда…

Сизый усиленно морщил лоб, пытаясь переварить полученную информацию.

— То есть получается так, что Айне серьёзная опасность может угрожать? — прозрел запоздало. Даже попытался на ноги вскочить и тут же рвануть на помощь своей симпатии. Насилу Ник его удержал, на плечи навалился:

— Пристрелят ведь идиота! Раньше надо было думать! Сейчас поздно уже, представление начинается….

На вершине сопки появились две фигурки: одна — совсем крошечная, тёмная, другая — светло-коричневая, заметно превосходящая первую по размеру.

Фигурки хаотично перемещались по вершине, вот замерли возле начала обрывистого склона, почти слившись друг с другом в единое целое.

Вот уже только светло-коричневая точка видна, тёмная же вовсе пропала.

На Сизого страшно было смотреть: лицо побелело — до синевы покойницкой, на лбу выступили мелкие капельки пота, губы предательски задрожали.

Вдруг тишину ущелья прорезал громкий крик…

Нет, не так.

Вдруг, заглушая громовые раскаты, раздался, такое впечатление — слышимый даже в Магадане, невероятный по громкости вопль, полный ужаса, боли, страданий и всеобъемлющего страха…

Потом, по прошествии некоторого времени, Ник не переставал удивляться: как это Сизого тогда инфаркт не хватил или инсульт какой?

Знатный такой был вопль, куда там всяким американским ужастикам.

А уже через мгновение светло-коричневая фигурка понеслась (закувыркалась, покатилась, запрыгала, замелькала) вниз по склону с неимоверной скоростью.

Хорошие бегуны стометровку секунд за одиннадцать пробегают.

Так вот, мишка этот раза в два быстрее летел по прямой. Летел и орал (визжал, вопил, надрывался, оглашал окрестности) благим матом.

Неожиданно всё это произошло, внезапно, Ник даже опешить не успел.

И двух минут не прошло, а медведь уже рядом, совсем близко от предполагаемого схрона противника.

"Кустик", похоже, тоже несказанно удивился происходящему. Но головы не потерял, в панику не ударился, не побежал бестолково, до последнего момента выжидал, надеялся, что беду мимо пронесёт.

Только когда до медведя (до урагана тропического в медвежьем обличье) метров двадцать оставалось, вскочил на ноги и открыл огонь из двух пистолетов.

Если даже и попал, то мишка этого не заметил, пронёсся, не останавливаясь, прямо по «пятнистому», в доли секунды сбив того с ног.

— В сторону сдёргивай! — истошно завопил Лёха.

Еле отпрыгнуть в стороны друг от друга успели, медведь между ними вихрем пронёсся — куда там скорому поезду курьерскому, отдыхает — тихоход.

На Ника только гнилью немного пахнуло, обернулся — а крохотное светло-коричневое пятно вдали уже мелькает

Переглянулись с Лёхой и перебежками короткими — от кочки к кочке — рванули к "кустику".

Напрасно опасались на встречную пулю нарваться, клиент, что называется, качественно дозрел, по-настоящему.

"Пятнистый" был без сознания, одна рука откинута в сторону — ломаной безжизненной линией, камуфляж спереди в клочья разорван, на безволосой груди видны глубокие следы от медвежьих когтей, крови кругом — озеро небольшое.

Сизый свою гимнастёрку на «бинты» изорвал. Прежде чем раненого перевязать, щедро тому на грудь пописал.

— Это чтобы раны не загноились, — без тени смущения объяснил. — Когти-то у медведя грязные. А это вообще — след от задней лапы. Тут дезинфекция просто необходима! Дорогая нам добыча досталась, жалко будет, если заражение крови начнётся. Небось, его Москва сразу к себе затребует. Помрёт, мерзавец, по дороге, а нам отвечай потом по всей строгости…

Минут за десять оказали «пятнистому» первую медицинскую помощь: грудь тщательно перевязали, руку, в нескольких местах поломанную, пристроили в лубок из ивовых корней.

Пленному где-то под пятьдесят было, крепкий ещё мужичок, лицо волевое, мужественное — вылитый Брюс Уиллис, герой, спасающий мир.