Но в глазах его вопрос: «А ты?»

Оливия Прио́р не хочет умирать. Она только начала жить.

Но они с братом – единственная преграда между монстром и стеной, между смертью и миром живых. Поэтому она кивает, и Мэтью спокойно закрывает глаза. Он с облегчением сглатывает. А когда начинает говорить, голос его совсем не дрожит.

– Это неважно, – заявляет он. – Ты не можешь взять кровь силой, а добровольно мы ее не дадим.

Хозяин совершенно не удивлен.

– Очаровательное благородство, – ухмыляется он, подходя к стене. – И все зря. Ты отказываешься открыть мне дверь… – Мрак улыбается, барабаня пальцами по камню. – Но ведь она уже открыта. Вернее, у тебя не вышло ее запечатать.

Мэтью резко поворачивает голову к вратам: даже в тусклом серебристом свете на них заметны глянцевые пятна его крови. Оливия сама видела, как он запечатывал проход. Слышала, как произносил нужные слова.

Хозяин подносит длинные пальцы к древней железной створке.

– Главное, не забывать, что старые дома нуждаются в уходе. Иначе они быстро ветшают, – говорит он, будто обращаясь к самим вратам. – Приходят в упадок. Железо ржавеет. Строения превращаются в труху. Листья высыхают и крошатся. Остается лишь пыль и пепел. Неудивительно, что сложно поддерживать чистоту. – Мрак наставляет костлявый палец на дверь. – Кровь должна быть на железе. Не на земле. Не на камне. Не на плюще. Кровь на железе. Это и есть ключ.

Хозяин ведет ногтем по багряной отметине на двери, и мусор отслаивается, хлопья осыпаются, обнажая нетронутый металл.

– Нет, – шепчет Мэтью, и с лица его сбегают последние краски.

– А теперь, – провозглашает чудовище, – мой коронный фокус!

Он кладет ладонь на створку и легко толкает ее. Та распахивается.

Распахивается в летнюю ночь, в разросшийся сад, в буйство цветов и листвы.

В Галлант.

– Нет! – ревет Мэтью, прижимаясь к клинку солдата, и на горле Прио́ра появляется тонкая красная линия. Коротышка цокает языком, а Оливия в ужасе смотрит, как хозяин дома проходит через врата.

Даже во тьме видно расползающиеся вокруг него тени, они разливаются по траве, пожирают землю и все живое.

Повелитель откидывает голову, задирая подбородок к сияющей луне и небу, усыпанному звездами. Глубоко вдыхает, а вокруг него сохнет и погибает трава. Темные как ночь волосы завиваются, кожа похожа уже не на бумагу, а на мрамор, а потрепанная ткань плаща превращается в роскошный бархат.

Он уже не истощенная тварь, а ужасное в своей красоте создание.

Не чудовище, не хозяин дома, не демон, которого держат в клетке за стеной. В этот миг он – сама Смерть.

Мрак смотрит яркими, словно две луны, глазами, в проход на Оливию, и взор его таит в себе какую-то нежность.

Затем улыбается и говорит глубоким как сама полночь голосом:

– Прикончите их.

Солдаты ухмыляются. Смерть исчезает за стеной, и здоровяк сжимает Оливию, не давая дышать, а коротышка запускает руку в волосы Мэтью и заставляет его запрокинуть голову.

Оливия извивается, стараясь глотнуть воздуха и что-то придумать, но время словно замедляется, как замедляется и сам мир вокруг, остается лишь свет и тени, лезвие у горла Мэтью и луна за стеной.

Оливия бьет солдата головой, надеясь достать до подбородка, но он слишком большой, а она слишком мала, и затылок ее ударяется всего лишь в закованное доспехи плечо.

Больно так, что звезды из глаз. Но эта боль ведет к озарению.

Доспехи!

Казалось, между стражами они были распределены случайно. У этого шлем, у другого нагрудная пластина, у третьей перчатка, у четвертого наплечник.

Но случайности здесь места нет.

Все, что создает хозяин, возрождается из кости. У отца Оливии был его зуб. У худощавого существа – ребро. Доспехи защищают одолженные части. А без них…

Оливия изо всех сил извивается и лягается, стараясь высвободить руку и дотянуться до клинка, что висит в ножнах на бедре солдата.

Она выхватывает оружие и вслепую бьет противника в бок; кажется, тому даже не больно, зато от неожиданности он ослабляет хватку. Оливия вырывается, но убегать не спешит. Она разворачивается к солдату и налетает на него с мечом; металл, словно колокол, звенит об металл.

Коротышка настороженно смотрит на них, все еще держа клинок у горла Мэтью, но здоровяк лишь награждает Оливию скучающей улыбкой. Пока та не наносит новый удар – на сей раз по коже, что скрепляет наплечник, и ремень лопается. Доспех падает, и вместе с ним увядает и ухмылка солдата: в серебристом свете виден белый изгиб ключицы. Тень делает шаг назад, но Оливия, замахнувшись, третий раз опускает меч ему на плечо, выбивает ключицу, и та летит на траву. Ярость мимолетным облаком искажает лицо здоровяка, но он уже рассыпается прахом.

Оливия оборачивается: последний солдат смотрит на нее, широко распахнув глаза, а в них – дикая ярость. Подняв меч, волчица опускает клинок на грудь Мэтью. Однако не только она наблюдала за боем. Мэтью перехватывает лезвие и из последних сил цепляется за перчатку, пытаясь содрать защиту, но коротышка вырывается на свободу и отпрыгивает в сторону. Миг – и тень вне досягаемости, сливается с темнотой.

Подбежав к кузену, Оливия тащит его из мрака к распахнутой двери. Десять шагов, пять, один – и вот, наконец, они минуют врата, вырываясь…

Вырываясь в тепло, к мягкой земле, к запаху дождя и ароматам ночи. Вырываясь к Галланту.

Опустившись на четвереньки, Оливия смотрит, как перчатки стекают с ее рук, и на бесплодной почве теперь покоятся лишь полоски пепла. Магия исчезает за стеной.

Хозяин дома выглядит живым как никогда. Он идет по саду, поглаживая головки цветов, – гниль, словно огонь, пожирает стебли и лепестки, оставляя после себя лишь гибельный черный поток.

С тех пор как Смерть вырвалась за порог, плющ разросся, и его жесткие плети распахнули врата, что зияют теперь разверстой пастью.

Нельзя закрыть дверь, не очистив сначала проход. Поблизости на земле лежат две лопаты. Одну из них Мэтью вручает Оливии.

– Начинай счищать их, – велит он, берет другую лопату и припускает по холму вслед за Смертью.

Оливия рубит плющ, но усилия тщетны, и тогда она набрасывается на него с голыми руками; колючки раздирают кожу на ладонях. Она украдкой оглядывается: там, на склоне, Мэтью догоняет темный силуэт и замахивается на него лопатой. Однако та даже не касается мрака. Взмах плащом – и железо покрывается ржавчиной, а древко пожирает гниль. Лопата разваливается у Мэтью в руках.