Для защитников Города повторяющиеся циклы — бомбардировка, атака, ремонт — начали сливаться в одно целое. Подобно дневникам участников позиционной войны, отчеты хронистов становятся монотонными: авторы начинают повторяться. «Одиннадцатого мая, — записывает Барбаро. — В тот день ничего не произошло ни на суше, ни на море, за исключением мощного обстрела стен со стороны берега, а более ничего такого, что заслуживает упоминания… тринадцатого мая под стены пришли турки, и завязалась перестрелка, однако ни днем, ни ночью не произошло ничего значительного, за исключением продолжительного обстрела и без того находящихся в плачевном состоянии стен». Нестор Искандер начинает терять нить времени. Нарушается последовательность событий, они сливаются и повторяются. И солдаты, и горожане все сильнее уставали от сражений, от необходимости проводить ремонт, закапывать трупы и подсчитывать убитых врагов. Османы, с их скрупулезным отношением к гигиене в лагере, выносили мертвецов прочь и ежедневно сжигали их, но рвы по-прежнему оставались забитыми гниющими трупами. Тела погибших создавали угрозу заражения запасов воды: «Кровь же, оставшаяся во рвах и потоках, разлагаясь, издавала великий смрад». В Городе все больше людей устремлялись в церкви, надеясь на чудотворную силу икон. Они были поглощены мыслями о грехе и теологическими истолкованиями событий. «И было видно повсюду в Городе, как все мужчины и женщины устремились к Божьим церквам, со слезами славя и благодаря Бога и пречистую Богоматерь». В лагере османов смену дневных часов отмечали призывы к молитве. Среди войск бродили дервиши, приказывавшие верным держаться стойко и помнить о пророчествах Хадиса: «В джихаде против Константинополя треть мусульман потерпит поражение, и Аллах не простит им этого; треть будет убита в бою — они станут святыми мучениками; треть же одержит победу».

Поскольку потери продолжали расти, Константин и его командиры в тревоге искали возможности «закрыть бреши». Однако их лихорадочные попытки объединить усилия всех защитников Города терпели неудачу. Мегадука Лука Нотарас ссорился с Джустиниани, а венецианцы во многом действовали самостоятельно. Единственные резервы живой силы и оружия, не использованные до сих пор, оставались на галерах, и с соответствующей просьбой обратились к венецианской общине. 8 мая собрался венецианский Совет Двенадцати. Он проголосовал за то, чтобы выгрузить оружие, хранившееся на трех венецианских галерах, и передать его людям на стенах, а затем затопить галеры в арсенале. Отчаянная мера, призванная обеспечить самое горячее участие моряков в судьбе Города, однако она вновь спровоцировала чрезвычайно сильную негативную реакцию. Разгрузка вот-вот должна была начаться, но тут команды бросились к трапам, с обнаженными мечами в руках преграждая путь, и заявили: «Посмотрим, кто возьмет груз с этих галер! Мы знаем: как только мы разгрузим галеры и затопим их в арсенале, греки тут же захватят нас силой и станут держать в Городе в качестве рабов, тогда как сейчас мы вольны уплыть или остаться». Опасаясь, что единственное средство к спасению будет уничтожено, капитаны и экипажи опечатали свои корабли и не поддавались ни на какие уговоры. Весь день турки обстреливали стены с неукротимой яростью. В соответствии с неотложными требованиями ситуации совет был вынужден на следующий день встретиться снова и внести коррективы в свои планы. На сей раз капитан двух больших галер Габриэль Тревизано дал согласие разоружить свои суда и присоединиться вместе со своими силами в четыреста человек к защитникам ворот Святого Романа. На то, чтобы склонить людей к сотрудничеству и уговорить их перенести вооружение, ушло четыре дня. Они прибыли 13 мая; задержка едва не оказалась роковой.

Хотя Мехмед сосредоточил огневую мощь на участке близ ворот Святого Романа, несколько пушек продолжали вести обстрел того места у дворца, где стена Феодосия столь неудачно соединялась с одиночной стеной. К 12 мая орудия уничтожили часть внешних укреплений, и Мехмед решил предпринять на этом участке массированную ночную атаку. Ближе к полуночи огромные силы двинулись в пролом. Защитников застигнули врасплох и оттеснили назад со стены силами под командованием Мустафы, знаменосца Анатолийской армии. С других участков стены устремились подкрепления, однако османы продолжали отбрасывать их; они начали карабкаться на стену по штурмовым лестницам. Ужас распространился по узким улицам вокруг дворца. Горожане в панике бросились бежать со стены, и многие «думали в ту ночь, что Город потерян».

В тот момент, согласно Нестору Искандеру, в трех милях от места событий, под портиком Святой Софии, шел военный совет. Участники были настроены мрачно: ситуация сложилась весьма тяжелая. Ряды защитников непрерывно редели день ото дня: «если так и дальше будет — всех нас перебьют и Город возьмут». В подобных обстоятельствах Константин прямо предложил своим командирам: они могут либо сделать вылазку под покровом ночи и попытаться внезапно атаковать османов и нанести им поражение, либо оставаться в бездействии и ожидать неизбежного, надеясь на спасение со стороны венгров или итальянцев. Лука Нотарас требовал держаться до конца, тогда как остальные вновь умоляли Константина покинуть Город. В этот миг пришла весть о том, что «турки уже взошли на стену и одолевают горожан».

Константин поскакал ко дворцу. В темноте навстречу ему от пролома бежали горожане и солдаты. Он напрасно пытался повернуть их вспять. Ситуация ухудшалась с каждой минутой. В Город начала проникать османская кавалерия. Теперь бой шел внутри городских стен. Появление Константина и его охраны сплотило греческих солдат: «цесарь, подоспев, кликнул, ободряя своих». С помощью Джустиниани он отбросил вторгшихся в Город османов назад и расколол их силы надвое. Очутившись в лабиринте узких улиц, турки оказались в ловушке. Загнанные в угол, они предприняли яростную контратаку, желая добраться до императора, однако тот остался невредим. Опьяненный погоней, он гнал часть турок до самого пролома в стене — и поскакал бы за ними и дальше, однако «вельможи из императорской свиты и его германские телохранители остановили его и настояли на том, чтобы он ехал назад». Тех из османских воинов, кому не удалось спастись бегством, перебили на темных улицах. На следующее утро горожане оттащили тела на стены и побросали в канаву, дабы товарищи могли подобрать их. Город устоял, но каждая атака уменьшала шансы защитников на выживание.

Так произошло последнее нападение Мехмеда на участок стены близ дворца. Несмотря на неудачу, он ощутил, что вот-вот добьется успеха. По-видимому, теперь он решил сконцентрировать всю имевшуюся в его распоряжении огневую мощь на наименее защищенном участке городских укреплений — воротах Святого Романа. 14 мая, узнав, что христиане разоружили некоторые из своих галер и отвели большую часть кораблей 13 маленькую гавань позади заграждения, он заключил — его собственные суда в бухте находятся в относительной безопасности. Тогда он убрал орудия с Галатского холма и расставил их вдоль стен, ограждавших Город с суши. Первоначально он расположил их так, чтобы они обстреливали стену близ дворца. Когда это оказалось неэффективным, он вновь переместил их к воротам Святого Романа. Теперь султан в основном сконцентрировал пушки на одном участке, а не рассредоточил их по широкому фронту. Обстрелы стали еще более яростными: «День и ночь эти пушки не прекращали стрельбу по нашим несчастным стенам, так что во многих местах сровняли их с землей, и мы — те, кто находился в Городе — трудились день и ночь, чтобы как следует починить стены там, где они были разрушены, используя для этого бочки, и хворост, и землю, и все прочее, что могло пригодиться». Именно здесь разместились свежие силы, пришедшие с галер под командованием Тревизано: у них имелись «хорошие пушки, хорошие орудия, хорошая артиллерия, а также немало арбалетов и другого вооружения».