лучше её съедим! Брат Укун, вырви её руку или ногу и перебрось нам! Сердце, так и быть, можешь съесть сам.

– Прекрати сотрясать воздух глупыми речами, – недовольно проворчал Чжу Бацзе. – Тебе лишь бы человечины урвать.

– То есть ты тоже, только в другом смысле?! – огрызнулся демон и засмеялся так противно, словно гвоздём водят по стеклу.

– Не стыдно тебе похабные мысли из себя исторгать, когда белая женщина нашего Укуна умирает? – попытался пристыдить его сокамерник.

– Да похабство только у тебя на уме, озабоченная свинья! А я думаю лишь о еде!

– Послушай, Сунь Укун, – обратился Чжу Бацзе к Великому Мудрецу, – мы ещё в тронном зале хотели сказать тебе, но не рискнули. А сейчас…

– Не «мы», а «ты», ты хотел сказать, потому что у тебя длинный поросячий язык и языком этим ты чего только не…

Послышались звуки короткой борьбы, пара ударов о стену, а потом тишина…

– Так вот, брат Укун. Неужели ты сам не распознал магии гуду? Ты так быстро забыл наши обычаи?

– Гуду? – задумчиво повторил обезьяна, словно пробовал забытое слово на вкус. – Ты уверен, Бацзе?

– Твоя женщина в одночасье лишилась опоры, её ноги стали словно тряпичными, отказываясь держать тело. А затем в сердце её словно вонзилась сотня игл. Она думала, что это травма от твоего предательства. И я бы так подумал на её месте, потому что ты бесчестный и бессовестный муж! – с обидой в голосе выкрикнул он. – Но я не на её месте, и я кое-что понимаю в кознях демонов. Над твоей женой кто-то провёл обряд гуду, Сунь Укун. И скоро она умрёт.

Великий Мудрец кивнул, серьёзно глядя в глаза толстого демона через решётки денника.

Что ж, если так… Это же страшная магия гуду, а не весенние игры на полянке. Если Будда определил для этой женщины такой путь… Может быть, злой брат Уцзин прав и её не нужно тянуть в сторону с её пути. Может быть, так даже лучше – если путь легендарного царя обезьян тоже закончится здесь, в императорских конюшнях, и в последние мгновения он будет слушать фырканье лошадей и держать на коленях свою умершую жену. Это так возвышенно…

Он посмотрел на неё и вдруг подумал, как она красива… а потом чуть не подпрыгнул от неожиданности, услышав резкий, неприятный звук какой-то европейской мелодии, начисто лишённой гармонии. Он подумал несколько секунд, а потом аккуратно ощупал Ольгу и извлёк из её кармана звонящий телефон. На экране читалось слово «папа».

– Что за демонические звуки мы здесь слышим? – спросил тигр.

– Это телефон, – пояснил Укун. – Тут написано «папа».

– Отец твоей жены! – тут же отреагировал тигриный бог. – Тесть! Твой тесть пытается связаться с тобой!

– Тесть Сунь Укуна звонит! – заволновались братья-демоны. – Тесть Сунь Укуна ищет свою дочь и хочет говорить с зятем!

Великий Мудрец не нашёл в себе силы нажать на круглый зелёный значок. Когда звонки прекратились, повисла долгая тишина, прерываемая лишь беспокойным постукиванием копыт о пол – лошади тоже были не в восторге от музыки.

– Брат Укун, если Аолия умрёт, твой тесть побьёт тебя палками, – уверенно заявил Чжу Бацзе. – Уж как минимум!

– Да-да, он просто обязан будет побить тебя палками! – подтвердил тигриный бог. – Отеческий долг велит ему сделать это! Что касается меня, я бы просто разорвал тебя своими клыками и когтями, царь обезьян, но поскольку отец твоей жены – всего лишь человек, то он просто будет бить тебя палками до тех пор, пока твои кости не превратятся в пыль.

– Лучше было бы тебе умереть вместе с женой, брат Укун, – покачал головой Ша Уцзин.

– Мы должны спасти Аолию, – заключил обезьяна после непродолжительного молчания.

Собака, прикинувшись обессиленной и периодически жалобно поскуливая в углу денника, внимательно слушала. Её нос разрывало от резких запахов – лошадей, тигра, человека, обезьяны и его «братцев»-демонов. Но отдельным, выбивающимся из общего букета был запах смерти.

Может быть, Сунь Укун и растерял все свои способности за долгие века заточения, но она-то прекрасно чувствует этот запах. Блондинка умирает. По факту она уже мертва, обряд гуду определил её судьбу и её срок. Тело этой девушки ещё живет, но не сможет долго противиться неизбежному. Тяньгоу задумалась.

Является ли смерть ученицы Сунь Укуна волей её господина? Допустим, У Мован хотел убить её, но он желал сделать это своими руками. Обрадуется ли он, если она умрёт здесь и сейчас? Вряд ли.

Тяньгоу собрала все силы, резко вскочила, запрыгнула на удивлённого тигра, а с него на решётки денника и, перебравшись через них, неуклюже плюхнулась на пол, но зато была свободна. Она осмотрелась и рванула на выход.

– А что, так можно было? – округлив глаза, спросил тигриный бог. Конечно, царь обезьян, сидя на полу в соседней «камере», не видел его округлившихся глаз, но зато очень хорошо мог представить удивлённого товарища.

– А ты болван, да? Сам не мог догадаться? – ответил Ша Уцзин.

– Послушайте, но почему же тогда мы здесь сидим?!

– Сейчас наш брат Укун тебе расскажет про просветление и особый путь послушания, – отозвался демон. – Сбеги мы, он бы занудствовал до конца времён. Лучше уж подохнуть здесь.

– И правда, – вмешался Чжу Бацзе. – Великий Мудрец, нам же нужно спасать твою женщину, а не прозябать в этом позорном узилище!

– Всё-таки хочешь нравоучений, да? – огрызнулся Ша Уцзин и демонстративно заткнул уши.

Конечно, у царя обезьян были ответы. Разумеется, он и сам понимал, что может просто выйти из этой тюрьмы. Ему даже не нужно перелезать через решётки, ведь его магические умения позволяют ему разрушить стены. Но как разрушить стены внутри самого себя? Такому патриарх Сюйпути не научил его…

Они отправлены сюда приказом императора. И пусть его трон занимает паршивый самозванец, но лишь император может позволить им выйти и…

Тигриный бог проворно перепрыгнул решётки и мурлыкнул от удовольствия, помахивая полосатым хвостом. Что ж… у каждого свой путь и своя философия. Возможно, великий Хушэнь встал на путь неуважения к императору. Куда же приведёт его этот путь? Куда бы он ни вёл, но он должен будет пройти его до конца, и царь обезьян не остановит его.

Конюх убирал навоз огромной лопатой. Грязный, в оборванной одежде, с запачканным лицом и бородой, давно уже немолодой мужчина с огоньком в глазах. Он закончил работу, вытер вспотевший лоб грязной рукой, оставляя широкую серо-коричневую полосу на лице, и сел на край телеги, в которую сгружал «конское золото». Он почти прислонился плечом к плечу богини, пожалуй, их разделяла лишь невидимая нить, так что расшитые золотом шелка Гуаньинь и обноски старика соприкоснулись.

– Почему ты так зла на женщину, которую привёл сюда царь обезьян?

– Ты ведь знаешь, великий Юй-ди, ни один смертный не может коснуться меня!

– Сделаем её бессмертной, – пожал плечами конюх и улыбнулся в растрёпанные усы.

Богиня озадаченно посмотрела на него.

– Ты сделаешь бессмертной эту чужестранку?

– Она жена Сунь Укуна.

– Она желает развестись! – парировала бодхисатва.

– Хм… – Свергнутый император задумчиво почесал бороду. – Она может перестать быть его женой, но останется его ученицей. Значит, должна получить бессмертие в конце своего обучения.

– Если она дойдёт до конца, – возразила богиня, мстительно поджав губы.

– Какое зло поселилось в тебе, бодхисатва? – задумчиво спросил Юй-ди.

Гуаньинь встала, засияв серебряным светом изнутри, глаза её засветились, словно звёзды.

– Я – богиня Гуаньинь, бодхисатва-махасатва Авалокитешвары, рождённого из света, исходящего из глаз Будды Амитабхи, воплощение прекрасного сострадания! Во мне не может быть зла, великий Юй-ди, – уверенно парировала красавица и растворилась в воздухе.

– И всё же оно есть в тебе, богиня… – пробормотал Небесный император, взял в руки лопату и зачерпнул «конское золото». В конце концов, любой труд облагораживает.

Собака перепрыгнула решётку и чуть не свалилась прямо на ненавистного царя обезьян. Он недоумевающе смотрел на неё. Желтоволосая