всегда было моей мечтой, хотя предчувствую его неприятности. Но у меня в груди юношеское мужество, и я еду с отвагой.

— У доктора никогда не бывает ее с избытком, — прервал Вариус, — и надобно вооружаться всеми отвагами, какие только существуют: не бояться смерти, болезни, брезгливости, глупости, клеветы, не бояться говорить правды, не страшиться стонов и проклятий.

— Одним словом, ничего, кроме совести, — закончил Мечислав, усаживая профессора.

Разговор потом сделался веселее: Вариус начал рассказывать, какую зависть возбудил успех молодого докторанта; смеялся над тем, что слышал, и над тем, о чем догадывался, и наконец ловко подтрунивал над товарищами, был остроумен, развеселился и расшевелил Мечислава.

Прислушиваясь к этому разговору, Людвика сидела, словно прикованная, устремив глаза на работу, не смея их поднять; она немного слышала, а еще менее понимала, о чем разговаривали. Иногда, когда Мечислав обращался к ней с беспокойным взором, она на минуту отрывала глаза от работы и снова опускала их на канву, на которой узор сильно перепутался.

Разговор продолжался около часа.

— Пан Мечислав, — решился наконец Вариус, чувствуя, что для Людвики ожидание было, может быть, страшнее того, чего она боялась, — пан Мечислав, у меня есть к вам просьба. Вы когда-то сердились на меня, что я, старик, осмелился подумать о счастье, каким был бы брак с панною Людвикою. Вы запретили мне думать об этом, и я подчинился воле опекуна и брата… старался победить чувство, по крайней мере, заглушить его в себе… Сегодня может быть, вы, да и сама панна Людвика, будете менее ко мне суровы, потому что лучше узнали меня. Не обращаюсь к вам, но думаю, что достойная ваша сестра сама лучше может решить свою будущность. Если б ее расположение ко мне изменилось, вы не были бы против этого?

Удивленный Мечислав онемел. Это было так неожиданно, именно в момент, когда он чувствовал к профессору столько привязанности, когда был связан ею.

— Сестра моя, — сказал он наконец с замешательством, — имеет полную свободу распоряжаться своим сердцем и судьбой. Я не мог бы противиться ее воле, но мне кажется, пан профессор…

Вариус, обратился с улыбкой к Люсе.

— Обращаюсь к вам, — сказал он, — если я вам не противен, то даю слово, что буду стараться обеспечить ваше счастье. Прошу лишь довериться мне.

Мечислав остановился, устремив глаза на сестру. Людвика встала бледная, серьезная и сказала твердым голосом:

— Ваше предложение для меня лестно; я сирота и никогда не могла надеяться на подобную судьбу. Если вам достаточно моего уважения и приязни, я охотно отдаю вам свою руку… а брата прошу только благословить меня.

Профессор поцеловал протянутую руку. Мечислав побледнел и вздрогнул.

— Итак, я достиг счастья, которого жаждал! — сказал Вариус. — Искренне благодарю вас!

— Милая Люся, ты обдумала ли? — прервал брат тихо.

— Будь спокоен, любезный Мечислав, у меня было время обсудить. Делаю это сознательно и добровольно.

— Мне остается только искренно радоваться чести, которая нас ожидает, пожелать сестре счастья и благословить ее вместо родителей.

С волнением подошел он к профессору, который обнял его, потом со слезами бросился к сестре и поцеловал ее.

В этот момент Вариус снял кольцо и подал невесте. Девушка приняла его дрожа, но стараясь сохранить для брата спокойствие. Так как у нее не было колечка, чтоб подарить взамен, брат передал; ей отцовское кольцо.

— Оно очень скромно, потому что мы бедны, достойный пан профессор, но для нас дорого как память родителей.

— Но для меня оно дороже всего, ибо достается мне из драгоценных для меня рук.

После этой неожиданной сцены все на минуту замолчали. Мечислав все еще не верил своим ушам… Людвика дрожала, и только Вариус владел собою.

— Я надеюсь, — сказал он, — вы не захотите заставить меня долго ожидать исполнения обещанного. Никакого приданого и приготовления не нужно. Жена моя найдет у меня в доме все, чего ни пожелает. Будьте добры, панна Людвика, назначьте срок.

— Я? — спросила девушка рассеянно и потом, как бы опомнившись, прибавила: — Пусть брат решит наконец сами назначьте… Я согласна, я совершенно на все согласна.

— Пан Мечислав, не откладывайте! По-моему, свадьба должна совершиться перед вашей поездкой за границу, — сказал профессор, — это было бы удобно во всех отношениях.

— В таком случае назначим как можно скорее, — проговорил Мечислав, не будучи еще в состоянии вполне прийти в себя. — Но позвольте мне немного подумать. Все это произошло так неожиданно для меня.

— Хорошо, я приду завтра утром. Вам всем надо немного успокоиться, — прибавил профессор и наклонился к руке Люси, поданной ему поспешно. Мечислав вышел проводить его на лестницу.

Когда он возвратился, застал сестру перед иконой, со сложенными руками, как для молитвы. Услыхав шаги брата, она оборотилась к нему с лицом спокойным, но с заплаканными глазами.

— Не спрашивай, не говори ничего, — начала она первая. — Мечислав, я сделала то, что нужно было сделать… Я спокойна и счастлива. Не удивляйся и не спрашивай, умоляю… Я так хотела, так и случилось… по воле судьбы. Не говори ничего.

И она опустилась на диван. Мечислав стоял над ней в смущении.

— Милая Люся, — сказал он наконец, — меня поразило твое решение. Когда же у тебя было время, не сказав мне ни слова, обдумать все это и решиться? Я много обязан Вариусу, признателен ему, уважаю его, но, несмотря на все это, как же согласить твою кротость и доброту с его неумолимой суровостью и холодностью? Обдумала ли ты?

— Все обдумала, будь спокоен.

— Значит, Вариус дал тебе понять, что не изменил намерения?

— Я догадывалась… Не спрашивай меня, прошу тебя… дай мне остыть, успокойся… Скажу тебе одно — необходимо было освободить Мартиньяна и обеспечить свою будущность, чтоб она не была тебе в тягость… Впрочем, суди меня, как хочешь. Может быть, меня побудило честолюбие, может быть, захотелось богатства, сама не знаю.

Мечислав ходил по комнате в сильном волнении… Судьба Людвики, несмотря на все уважение к Вариусу, тревожила его. Он, однако, не говорил ни слова.

Вечер прошел грустно. Разговор не клеился. Людвика хотела, чтоб свадьбу сыграли как можно скорее и скромнее.

— Ты потом поедешь за границу, — сказала она, — и будешь свободен.

Она отерла слезы. Мечислав не мог понять ее.

На другой день дождь помешал ей идти в костел. Мечиславу надо было отлучиться. Проходя мимо дома пани Серафимы, он увидел ее у одного окна. Она знаком позвала его. Завидя молодого человека еще на пороге и не поздоровавшись с ним, она воскликнула:

— Что это значит? Вы нездоровы?

— О, нет, но на сердце у меня так тяжело