— Но что ж это доказывает?

— Ничего не доказывает, однако послушай, что говорят, и убедишься, что не о каждом решатся говорить подобные вещи.

Разговор, начавшийся почти ссорою, мало-помалу с обеих сторон принял более спокойный характер. Чрезвычайное хладнокровие Мечислава и кроткий нрав Мартиньяна, наконец, факты, которыми он открывал глаза брату, все это привело к взаимному соглашению. Мечислав клялся, что не принимал ни малейшего участия в этом замысле супружества, и предлагал кузену отвести его к Людвике, чтоб она сама уверила его в этом. Мартиньян в свою очередь требовал, чтобы Мечислав расспросил и убедился в подробностях жизни Вариуса. Он предложил свое содействие в этом случае. Знакомство с университетской молодежью навело его на след одного бедного человека, двоюродного брата Вариуса, который занимался настройкой фортепиано в предместье. Все отзывались о нем как о человеке честном и трудолюбивом, и от него, конечно, можно было получить достоверную информацию о прошлом профессора. Человека этого звали У фертом. Мечислав обещал отправиться лично к нему, а между тем увел к себе Мартиньяна, чтоб тот от самой Людвики услышал, какое он принимал участие в ее замужестве.

Мартиньян ухватился за случай повидаться и поговорить с кузиной.

Еще под свежим впечатлением тягостного разговора, с изменившимся, грустным лицом Мечислав провел кузена в небольшую гостиную, где Люся сидела за работой. Мартиньян нашел ее бледной и изнуренной до крайности. Эти два последних дня повлияли на нее подобным образом. Увидя Мартиньяна, который также очень изменился, Люся вздрогнула, бросила работу и беспокойно взглянула на брата.

— Я привел к тебе Мартиньяна, — отозвался с необычайной живостью Мечислав, — чтоб ты подтвердила, что не я тот злодей, каким называют меня, что я не продавал тебя и ничего не знал об этом супружестве. Скажи ему, как это случилось и засвидетельствуй ему мою невиновность. Люди меня осуждают. Защити же меня, Людвика… Совесть моя чиста…

— Клянусь Богом, — прервала девушка, подходя к Мартинья-ну, — что Мечислав ничего не знал, скорее противился этому, нежели побуждал меня. Как же, зная его, ты можешь заподозрить?

— Но что же могло тебя склонить? — спросил молодой человек.

— Может быть, больше всего для того, чтобы не иметь на совести твоего упорства и ослушания матери, — отвечала Людвика. — Я не хочу, чтоб меня и Мечислава люди считали интриганами и неблагодарными.

— Это ужасно! — воскликнул Мартиньян. — Нет, ты не могла поступить так по причинам, какими хочешь оттолкнуть меня! Неужели я так виновен, что любил и люблю тебя!.. Ты убиваешь меня!

— Прости, Мартиньян, прости, — сказала девушка мягче, — я исполняю тяжелую обязанность. То, что я сказала, верь мне, вырвалось в защиту невинного брата. Я хотела сама… так из честолюбия, из корысти… выйти за этого человека… На это была только моя воля, и если здесь кто виновен, то одна я.

Слушая это, Мечислав впервые понял, что тут была какая-то тайна; он ощутил беспокойство и уже меньше сердился на брата.

— Ты сама клевещешь на себя, кузина, — прервал Мартиньян, — хочешь показаться тем, чем быть не можешь. Теперь ты для меня еще менее понятна, чем в то время, когда я шел к тебе. Но ради Бога подумай — что ты делаешь… твое замужество приводит всех в негодование… Но брак еще не совершен, можно отказаться, потому что человек этот…

Людвика подняла руку в виде угрозы.

— Дальше ни слова! — проговорила она. — Я обещала, и дело кончено. Каков бы ни был этот человек, я ношу его кольцо, я его невеста, роптать не хочу и не могу. Прошлое его мне не принадлежит, будущее в руках Божьих. Прощай!

Мартиньян хотел что-то сказать, но Люся вбежала в свою комнату и закрыла двери.

— Иди, — сказал Мечислав Мартиньяну, — предоставь мне заботиться о сестре и будь уверен, что я исполню долг опекуна.

— Поезжай к Уферту, — сказал Мартиньян, — я требую этого, промедление было бы преступлением. Настаиваю на этом во имя прежней дружбы, родства и твоей любви к сестре! Старайся, по крайней мере, добиться правды.

В предместье в старом, довольно ветхом доме, жил Дализий Уферт, двоюродный брат доктора Вариуса. Оба они, судя по фамилии, происходили из немецких колонистов, от двух родных сестер, дочерей довольно богатого булочника на Большой улице. В последнее время от этого иностранного происхождения осталось только одно название. Вариус, сын фельдшера, еще с детства был предназначен к медицине. Отец его приучил даже к практике гораздо раньше, чем мальчик мог приступить к изучению теории. Старик Вариус умер в то время, когда сын его блистательно начал студенческое поприще. Двоюродный брат его Уферт родился от столяра, которому не везло и который злую участь свою передал детям по наследству. Отец сперва готовил его к другому поприщу, отдал в гимназию, желая, чтоб он продолжал курс в университете, но это все прервалось, потому что сам он умер, и сын вынужден был зарабатывать хлеб для себя и для семейства. Уферт стал столяром. Ремесло не слишком ему нравилось, но выбирать было не из чего, тем более, что этим он мог жить, а наука требовала дальнейших расходов, которые были не под силу его матери. Мало-помалу Уферт от столярства перешел к выделке фортепиано, что принесло ему кое-какой заработок. Не было у него средств посетить значительные фабрики и научиться правильно, потому он доходил до всего сам, читал, придумывал и всеми своими познаниями по этой части был обязан только себе. Не имея капитала, он мучился, бился с долгами и, потеряв мать, продолжал новое ремесло скорее из прихоти, нежели рассчитывая на успех.

Человек он был умный, как говорили, честный, немного чудак и в качестве способного самоучки беспрерывно мечтал об изобретениях, которых практика никогда не подтверждала.

Он всегда что-нибудь усовершенствовал, придумывал, увлекался, влезал в долги, осуществлял свой замысел и, обманувшись в расчете, снова пускался в какое-нибудь многообещающее изобретение, которое приводило его к новому разочарованию. Но все это наполняло его жизнь и побуждало к деятельности.

Человек уже немолодой, Уферт жил на доходы с домика, который удалось ему сохранить после отца, и от починки старых инструментов, потому что изготовление новых ему не приносило денег. Он был мечтателем, много читал и думал, вечно в поисках за изобретениями; для себя немного требовал и хоть порой терпел нужду, однако переносил ее безропотно. Раза два в жизни он обращался за более значительной помощью к двоюродному брату доктору Вариусу, но тот ничего не дал. Кажется более десяти лет они уже и не виделись, потому что аристократические связи отдалили доктора от бедного семейства, а