В предрассветных сумерках выстроилась рота. Бойцы поеживались от холода и пытались согреться, потопывая ногами. Около ротного сгрудились, оживленно разговаривая, командиры взводов. Артюхов сообщал о каких-то подарках, присланных из тыла. Озабоченно поискав кого-то глазами, он спросил:

— Неужели Ефимчук успел уйти, не попрощавшись?

На его голос из командирского блиндажа, на ходу застегивая шинель, выбежал писарь. Ротный при всех крепко обнял за сильные плечи Ефимчука и взволнованно, стараясь скрыть грусть, произнес:

— Спасибо, Иван Ильич, желаю тебе удачи.

Гвардеец, не менее взволнованный проявлением дружеских чувств командира роты, воскликнул:

— После окончания курсов обязательно вернусь в роту.

Артюхов мягко, с лаской в голосе, проговорил:

— Это вряд ли удастся. Однако где бы ты ни был, не забывай свою первую роту и своего ротного. — Голос командира осекся, он продолжал более сдержанно: — Присылай письма, ответим. А по баяну будем скучать, это определенно. Ну, пока. Сам видишь, Ваня, нам пора выступать.

Он крепко пожал руку писаря и, резко повернувшись, ушел. Этому свидетелем была вся рота, от бойцов не ускользнул и грустный тон Артюхова и то, как Ефимчук смахнул слезы рукавом шинели.

Перед боем Соснин терпеливо и тщательно проверял готовность взвода к схватке, предвидя, что фашисты так легко не уступят село Чернушки. Ребята были, как на подбор, сильные и настойчивые. Взять хотя бы этого худощавого Габдурахманова — цепкий, упорный солдат, голову сложит, а приказ выполнит. Молчаливому Гнедкову можно было доверить свою жизнь — верный человек. Саржибаев, единственный в роте вооруженный винтовкой, — это лучший стрелок, снайпер.

Больше двух десятков вражеских офицеров и пулеметчиков уничтожил этот остроглазый сын степей. Взгляд Соснина упал на Матросова, на его коренастую фигуру. Спокойное лицо, губы плотно сжаты, синие глаза поблескивают. Из-под шапки выбились светлые кудри. О чем он думает?

Наступило утро великого праздника — дня двадцать пятой годовщины Красной Армии.

Артюхов лежал за высокой сосной и, вынув из планшета карту района, синим карандашом делал на ней какие-то пометки. Временами, отвлекаясь, он поднимал бинокль и осматривал крыши домов села Чернушки.

В это время Артюхов пальцем поманил ординарца. Перед самым боем им стал Матросов. Передавая Саше бинокль, он приказал:

— Взгляни в створ между этими кустами. Видишь что-нибудь?

Матросов навел бинокль в указанном направлении и приметил подозрительный бугорок.

— Дзот?

Артюхов, сверившись по карте, продолжал:

— Правее должен быть еще один.

Потом ротный заставил отыскать на местности третью огневую точку.

— Через пять минут от той точки должно остаться одно воспоминание, — сказал он, скосив глаза на циферблат часов.

И точно! Два орудия, замаскированные на самой опушке, повели огонь прямой наводкой. Первая огневая точка замолчала после третьего залпа. Со вторым дзотом повозились куда больше. Третий дзот оказался самым живучим. Немецкие пулеметчики вступили в ожесточенный огневой бой. Из-за них, оберегая орудийный расчет, пришлось откатить назад пушки. Это было сделано очень своевременно, так как вокруг стали разрываться мины.

В течение часа шла дуэль. Теперь приданные орудия получили приказ подавить немецкие минометы, без чего нельзя было поднять пехоту в атаку.

Матросов впервые в жизни оказался на командном пункте. Раньше, когда он находился с кем-нибудь на рубеже атаки, единственная его задача была точно исполнять команды командира отделения. А тут он стал свидетелем более захватывающей картины. С КП он видел не только действия своей роты, но и противника.

Только вот жаль, что не видно, как действует весь батальон. Другие роты вступили в бой на левом фланге.

Вдруг командир роты приказал:

— Вызвать из взвода Соснина трех автоматчиков!

Саша сначала не понял: зачем автоматчики? Ведь дзоты не подавали признаков жизни.

Матросов с удивлением взглянул на неожиданно властно заговорившего Артюхова. Но не время рассуждать. Ординарец обязан исполнять приказание.

Саша, пригнувшись, бежал среди кустарника, в расположение роты. Навстречу ему полз телефонист. Ординарец, не задерживаясь около него, понесся дальше.

Вскоре он привел требуемых трех автоматчиков. Артюхов, показав им центральный дзот, снова начавший изрыгать огонь, приказал:

— Незаметно подползти и уничтожить!

— Ясно, — подтвердил рябой, курносый солдат из нового пополнения, невольно положив руку на гранату, висевшую на поясе.

Остальные кивнули головами, показывая, что им также все ясно.

— Желаю успеха, — просто проговорил Соснин, отпуская их.

Солдаты благополучно обогнули кустарник. Они ползли друг подле друга. Саша, не отрывая глаз, с тревожно бьющимся сердцем наблюдал за товарищами. Ему показалось, что противник заметил их. Но тревога оказалась ложной. Гвардейцы рассредоточились и стали ползти по-пластунски. Они уже миновали полпути между центральным дзотом и опушкой. Неожиданно слева и справа раздались взрывы. Наблюдавший за полем боя Артюхов вздохнул:

— Ах, поспешили...

Одновременно со взрывами над полем боя отчетливо раздался лай вражеского пулемета. Среди ветвей засвистели пули. Саша инстинктивно бросился навзничь. Пролежал он не больше двух-трех секунд. Услышав стон Артюхова, он живо приподнял голову: «Неужели ранило командира, надо выносить с поля боя?» — молнией пронеслась мысль. Однако Артюхов продолжал смотреть в бинокль. Саша взглянул в том же направлении, зажмурил глаза и еле сдержал крик. Снежный вихрь, поднятый пулеметными очередями, кружил вокруг трех храбрецов. Заметили!

Когда он услышал глухой голос Артюхова: «Вызвать еще трех автоматчиков», Саша понял, что тех уже нет. В новую тройку попал Габдурахманов, Перчаткин и новичок из третьего отделения — запевала Сайфуллин из Бугуруслана. Пока они пригнувшись бежали к Артюхову, Рашит то и дело кашлял.

— Ты чего? — переводя дыхание, спросил Саша.

— Видать, вчера в секрете простудился. Ничего, это пройдет...

Артюхов заканчивал инструктировать новую тройку, когда Рашит, не сдержавшись, снова начал глухо кашлять... Ротный с улыбкой проговорил:

— Ну, куда тебя? Сразу огонь откроют...

— Товарищ старший лейтенант, — с жаром заговорил Габдурахманов, — у меня кашель прошел, больше не будет. Если не верите, я рот крепко завяжу... Как же мне отстать от товарищей?

— Соснин, заменить другим, — сухо приказал Артюхов.

— Ты, Габдурахманов, оставайся тут, ты еще будешь нужен, — сказал Соснин.

Новая тройка уже вышла на открытое поле. Солдаты ползли, соблюдая большой интервал. Саша с волнением, прикусив губу, следил за каждым движением товарищей. Лицо его побледнело, заострилось, глаза сузились от напряжения.

— Рашит, неужели эти тоже не дойдут? — шепнул он, не оглядываясь на друга.

— Должны дойти...

В молчании прошло несколько минут.

— Вон Перчаткин вырвался вперед, — с облегчением вздохнул Саша.

«Никогда не представлял, что Перчаткин станет отличным бойцом, — думал Саша. — Поесть,