Наиболее трезво мыслящие ученые-экономисты доказывали, что тотальная коллективизация исходит из неверных предпосылок и экономически гибельна. Сталин о таких рассуждениях и слышать не хотел, а призывы отказаться от поголовной коллективизации воспринимал как требования политических изменений в стране и называл это вредительством.

Чтобы свалить катастрофу в сельском хозяйстве на специалистов аграрников, в 1930 году ГПУ арестовало по всей стране 1296 ведущих специалистов в области сельскохозяйственной экономики и крупных с. х. руководителей (массовые аресты прошли в Европейской части и на Северном Кавказе, на Урале и в Сибири). Несколько сот человек были заключены под стражу в Москве и Ленинграде. Только в Тимирязевской Академии были арестованы и осуждены профессора А. Г. Дояренко, Н. Д. Кондратьев, Л. Н. Литошенко, Н. П. Макаров, А. А. Рыбников (он был одновременно профессором и в МГУ), А. О. Фабрикант, А. В. Чаянов и С. К. Чаянов, были осуждены профессор Московского планово-экономического института Л. Н. Юровский и профессор МГУ Л. Б. Кафенгауз. Каждый из них занимал ответственные должности в Наркоматах земледелия и других важных правительственных ведомствах. Их обвинили в масштабном, но вымышленном преступлении — создании в СССР "Трудовой Крестьянской партии" (ТКП). На разветвленную, якобы опутавшую весь СССР преступную организацию (которой на самом деле не существовало) Сталин свалил провал коллективизации.

Несколькими месяцами раньше столь же мифическую "Промпартию" Сталин и подвластные ему чекисты создали из арестованных специалистов промышленности Рамзина и других. 21 сентября 1931 года В. Р. Менжинский подписал обвинительное заключение в отношении членов мифического Центрального Комитета ТКП. Но применить к ним так полюбившиеся расстрелы Сталин побоялся из-за поднявшихся в мире протестов. В защиту арестованных специалистов выступили крупнейшие интеллектуалы на Западе, которые обвинили Сталина в политических преследованиях ученых. Два Нобелевских лауреата — Альберт Эйнштейн и Макс Планк, писатели и другие известные представители интеллигенции опубликовали протесты против произвола в СССР. Пришлось ограничиться меньшими сроками заключения (от восьми лет и ниже), а к расстрелу в тот момент приговорили лишь нескольких человек. Сталин в письме Молотову осенью 1930 года был вынужден дать команду не раздувать шумихи в печати, не устраивать громкого политического дела из-за Промпартии и ТКП, хотя и провоцировал следователей. Он писал Молотову об арестованных по делу ТКП: "Между прочим: не думают ли гг. [господа] обвиняемые признать свои ошибки и порядочно оплевать себя политически, признав одновременно прочность соввласти и правильность метода коллективизации? Было бы недурно" (9). Невинным жертвам оговора предъявили обвинения в контрреволюционной деятельности, подготовке свержения советской власти, шпионаже и вредительстве в сельском хозяйстве и промышленности.

Наиболее видные специалисты из числа арестованных занимали высокие посты в разных комитетах и ведомствах и годами в той или иной степени взаимодействовали с теперешними политическими врагами Сталина, такими как Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин или Рыков. Их удаление с занимаемых позиций и причисление к врагам государства казалось Сталину важной превентивной мерой. Но аресты не помогали уйти от краха в сельском хозяйстве, а неотложные проблемы надо было решать. Ему надо было бы искать новых квалифицированных специалистов, воспринимать их расчеты и прогнозы. Однако вся последующая эволюция действий Сталина показала, что чем дальше, тем в большей мере он не хотел прислушиваться к ученым и грамотным специалистам. Он всё чаще высказывался с неприкрытым озлоблением в адрес тех, кого он презрительно именовал, вслед за Лениным, "старорежимными спецами". Искусственное раздувание важности для государства тех, кто "опрокидывал старые нормы", кто опровергал "незыблемые законы буржуазной науки", а взамен их прокладывал "новые пути социалистического преобразования промышленности и сельского хозяйства", приобретало огромный вес в пропаганде, в промывке мозгов советских людей. Вскоре появятся герои-стахановцы, героини-ткачихи, победители социалистического соревнования и подобные им. Сталин будет произносить в их честь речь за речью, приглашать их на встречи в Кремль, подталкивать людей к отбрасыванию якобы ненужных и даже тормозящих прогресс советского народа выводов ученых. Он не мог не знать, что немалое число циничных карьеристов чаще всего подстраивали липовые рекорды для их видвиженцев. Но шумиха вокруг победителей соцсоревнований была нужна ему для пропагандистских усилий по продавливанию своих идей в советской прессе и на радио.

Борьба с теми, кто опирался на законы наук, на проверенные десятилетиями стандарты и нормы, стала превалировать в сознании и речах Сталина. Он "качнулся" в сторону тех, кто клялся в верности ему и одновременно раздавал неосуществимые на практике обещания. Недоучившийся священник он сохранял веру в неотвратимость чудес, в несомненное существование чего-то неподвластного уму самых изощренных специалистов и "книжных червей". Его учили в семинарии вырабатывать в себе умение поучать и наставлять паству, взирать свысока на всех "загордившихся" в своем неверии атеистов. Ничему другому он в жизни не учился.

Таким образом, нельзя исключить, что кроме политически мотивированного преследования сторонников его врагов в партии, он, будучи человеком полу-знания, из-за недостаточного образования не распознал в умельцах типа Лысенко откровенных и масштабных обманщиков, по сути своей откровенных мошенников. Ему почудилось, что впереди замаячила перспектива побороть трудности. Вера в то, что такие люди выручат из беды лучше, чем "старорежимные спецы", что только те, кто самозабвенно воспринимает его лозунги, способны найти выход из казалось бы безнадежного положения, подвела его. Отдав им предпочтение в год "великого перелома", Сталин совершил роковую ошибку. Отнюдь не случайно популярность к Лысенко пришла именно в момент развертывания масштабной коллективизации.

Когда в 1929 году никому до этого неведомый украинский агроном объявил, что он знает, как разом повысить урожаи пшеницы на 30 процентов, он попал в точку. Летом сразу три центральные газеты (и "Правда" дважды) раструбили о невероятном успехе. Сообщалось, что по плану агронома Лысенко его отец на Полтавщине обработал холодом проростки озимой пшеницы, высеял их вместо яровой пшеницы весной и собрал в августе на треть больше пшеницы, чем при обычных посевах. На фоне провалов коллективизации такой результат был преподнесен как грандиозный успех. С годами стало ясно, что обработка холодом (яровизация) никаких прибавок урожая не дает. Но автор фальшивки оказался не просто ловким мистификатором, а умелым пропагандистом своего дела, раздавал новые обещания, завладевал всё большими ресурсами, стал сначала заведующим лабораторией, которую для него открыли на Украине в Одессе, потом прибрал к рукам весь институт (создатель и директор института А. А. Сапегин оказался в тюрьме). СНК Украины, а потом СНК СССР постановили засевать ежегодно яровизированными семенами миллионы гектаров, Лысенко рассылал по колхозам таблицы, в которые просил внести цифры прибавок урожая (он назвал это "анкетным методом колхозно-совхозной науки"), счетоводы вписывали любые произвольные урожаи (никто правдивость сообщаемой информации не проверял), а его помощники суммировали полученную дезинформацию и рапортовали "в центр" о грандиозных успехах.