потом все более веселые и разухабистые удары топоров. С затаенным шелестом покачнулись, обсыпая снегом, строевые сосны и, вздымая белую пыль, рухнули, огласив бор треском ломающихся сучьев.

— Поберегись!

— Пошла родимая! Отскочь!

Расслышав грохот падающих деревьев, четверо объездчиков лесной стражи, посланные помощником управляющего кабинетским имением для предотвращения самовольных порубок, пришпорили лошадей, которые и без того напрягали все силы в беге по рыхлому и вязкому, как песок, снегу.

Ярцев, назначенный Шванком старшим, обернулся к остальным:

— Санный след!

Объездчики еще ниже склонились к гривам лошадей; обгоняя один другого, устремились к просеке.

Первым заметил приближающихся всадников Василий Птицын. Отбросив упавшую на глаза слипшуюся прядь волос, он замер с широко расставленными ногами, крикнул сорвавшимся голосом:

— Полесовщики!

И хотя крестьяне были поглощены работой, их головы разом повернулись. Все это время каждый ожидал и был внутренне готов в любой момент услышать тревожный возглас. Спины медленно распрямлялись, пальцы сильнее впивались в отполированные за долгие годы шершавыми руками топорища.

Стихло.

Постанывал растревоженный бор. Покачивались, роняя остатки снежных шапок, колыхающиеся деревья. Удушливо всхрапывали лошади лесной стражи.

Остановившись шагах в двадцати от порубщиков, объездчики неторопливо спешились. Понимая, что разговор предстоит трудный и долгий, Ярцев выжидал, медлительно привязывая лошадь к молоденькой сосне. Остальные молча смотрели на мужиков, незаметно для смелости касаясь локтями винтовок, висевших за спиной.

Наконец Ярцев поднял голову и, стоя вполоборота к крестьянам, сурово проронил:

— Рубите?

— Рубим! — с вызовом шагнул навстречу Игнат Вихров. — Нельзя, что ль?

Выдержав его взгляд, свирепея, но стараясь не показывать этого, Ярцев с язвительной рассудительностью произнес:

— Почему же? Рубите, коль порубочные билеты выкупили.

— А коли нет? — так же язвительно, но с угрозой произнес Игнат.

— Тогда худо вам, робяты, придется, — отдирая с усов намерзшие сосульки, негромко проронил Ярцев. И вдруг сорвался, рявкнул в голос: — Худо!

Этого оказалось достаточно, чтобы мужики, загудев, разом сгрудились вокруг Вихрова. Рыжий Аверкий, перекрывая гомон, надсадно выкрикнул:

— Не пужай! Как бы самому не пришлось в кусты прыгать!

Мужики нервно хохотнули.

Скинув с плеча бердану, Ярцев взял ее наперевес. Остальные объездчики тоже потянули винтовки из-за спин.

Насупившись, мужики поудобнее перехватили топоры. Их глаза сузились, отмеряя расстояние, отделяющее их от полесовщиков. Косточкин, старожилец, выступил вперед, заговорил примирительно, даже чуть заискивая:

— Мы ить не так, не с бухты-барахты. Мы ить по закону. Ить в манихвесте царском свобода всем дадена. Разве не слыхали, Сергей Флегонтыч, что царь-батюшка отказался от своих имениев? Стало быть, о нас заботу проявил, потому как нужды наши добрым сердцем учуял. Разрешено таперя, господа полесовщики, лес брать кому скоко надобно. Мы ить не ради забавы, не обогатиться желам, а чтобы, значица, по миру не пойти. Сами понимаете, никак невозможно крестьянину без лесу. А купить нам не на что.

Ярцев невежливо осадил:

— Ну ты и разговорился! Кидайте топоры в сани, грузите хлысты, сами на своих одрах и повезете в усадьбу. Шванк вам все про ваши свободы растолкует.

Объездчики негромко засмеялись, оценив шутку Ярцева.

Рыжий Аверкий, моргнув, не поверил было, а потом, озлясь, выбросил перед собой руку, а другой стукнул по сгибу локтя:

— А энтого не хошъ! «Грузите»!

Лицо объездчика исказила ярость. Резко вскинув приклад, он попытался дотянуться им до Бодунова, но тот уверился и, осклабившись, повторил жест:

— Накось!

— Ах ты!.. — задохнулся Ярцев гневно.

Видя, что он вскидывает винтовку, целясь в Бодунова, Игнат Вихров, прячась за спинами мужиков, метнулся к дровням и нашарил под соломой липкий от мороза ствол своей берданки.

Бодунов отступил.

— Сдрейфил? — презрительно сплюнул Ярцев.

— Ага… — странно клонясь, будто хотел упасть на колени, выдохнул Бодунов.

Объездчики так и решили: испужался мужик на колени сейчас хлопнется, но в последний момент Аверкий неожиданно распрямился, прыгнул на Ярцева и сбил его с ног. Ухватившись за оружие, оба покатились по сугробу, и Егор Косточкин бросился к ним, может, желая разнять, но кто-то из полесовщиков не выдержал и почти машинально нажал на спусковой крючок.

Звук выстрела хлестко разнесся в затихшем бору. Изумленно раскрыв глаза, Косточкин покачнулся, схватился руками за живот, потом медленно, ни на кого не глядя, поднес левую руку к глазам.

— Кровь, — выдохнул он, и лицо его искривилось.

Побелев, все так же с открытыми глазами, он рухнул на снег.

Мужики и объездчики завороженно уставились на темнеющий под Косточкиным снег.

— Кровь… — выдохнул он еще раз.

Все разом подняли, глаза на объездчика, чей выстрел все еще эхом катился над Инюшенским бором. Не выдержав общего молчания, весь в ужасе от содеянного, объездчик рванулся к лошади, вскочил в седло и ожег лошадь нагайкой.

— Пошла-а-а!..

Лошадь рванула, взметывая из-под копыт снег.

— Гнида! — заорал на весь бор Игнат Вихров и, не целясь, выстрелил из берданы в сторону удаляющегося объездчика.

Ярцев, отпихнул опешившего Бодунова, вскочил и бросился бежать, утопая в снегу. Другие объездчики рванули следом за ним. Но их никто не преследовал.

Бережно уложив Косточкина на дровни, мужики прикрыли его тулупом. Он даже не стонал, только дышал тяжело, хрипло. Аверкий, привязав свою лошадь к саням Косточкина, понурившись проговорил:

— По домам, что ли?

Не понимая, как нелепо звучат его слова, Васька Птицын оторопело развел руками:

— Это как же?.. А хлысты?..

— Пусть ими Шванк подавится.

Вихров сплюнул под ноги и бросился в сани.

— Пшла!

Безмолвной вереницей крестьянский пустой обоз потянулся назад в Сотниково.

Все молчали. Бор постепенно редел, становилось светлее, будто выезжали из ранней ночи, из непрошеной тьмы.

— Пошла!.. Пошла!..

Только эти крики и скрип полозьев нарушали тишину.

А когда лошади вытянули сани к обрывистому берегу реки, на разлив снежный, широкий, глаза мужиков прямо заслезились от слепящей глухой белизны.

5

Охваченный послеобеденной дремой, учитель Симантовскии лежал на диване. Глаза его высветлила скука. Не хотелось ни о чем думать. Даже сны в последнее время ему не снились. А может, снились, но он о них не помнил.

Заслышав на крыльце топот, Симантовский лениво вздохнул. Кто еще там приперся?

Хмурые физиономии ввалившихся в дом мужиков Симантовского не успокоили. Поднявшись наконец с дивана, он растерянно оглядел вошедших:

— Чем могу?..

Сидор Мышков, теребя в руках шапку, поклонился и ответил за всех:

— Извиняйте, господин учитель, что энтакой гурьбой заявились. За советом мы. Вы как есть человек образованный и к мужикам понятие имеете… не откажите.

Распрямив узкую спину, Симантовский слабо улыбнулся:

— Милости прошу. Проходите. Всегда