основу, доказывая, что эти отрицательные стороны церкви находятся в вопиющем противоречии со словом Св. Писания. Папу он пока еще признавал, но деградировал его, превратив в верховного епископа. Так как Лютер в своем смелом, реформаторском послании верховную власть над церковью и духовенством предоставил князьям, то его слова нашли отклик среди последних и в народе. Между тем римские мракобесы, доминиканцы, фанатический кардинал, Сильвестр Приериас, а также Фугеры, золотые короли того времени, которые, вследствие неудачной торговли разрешительными грамотами, понесли значительные денежные потери — все они влияли на папу Льва, который был в сущности врагом всякого насилия, и убедили его издать против Лютера и его приверженцев булу (15 июня), которая была за одно распространена и на гуманиста Вилибалда Пиркгеймера. Одновременно с этим «Глазное зерцало» Рейхлина было осуждено, хотя это противоречило прежнему римскому постановлению. бессовестные мракобесы, жившие на счет закрепощавшей и притуплявшей умы церкви, окружали папу и сурово порицали его снисходительность, говоря: если бы он в свое время проявил строгость по отношению к Рейхлину, то Лютер не осмелился бы па столь дерзкое выступление против католической церкви. Они заходили так далеко, что упрекали папу за то, что он не приказал просто сжечь Рейхлина, как еретика. Но була, проклинавшая сочинения Лютера и Рейхлина, была холостым зарядом; она уже никого не воспламеняла, ибо вера в нее уже давно угасла; только в немногих немецких городах она в небольшом количестве была расклеена; в большинстве городов она не была допущена; во многих городах она была сорвана, а её провозвестник, пьяница, доктор Эк из Инголистадта, который, подобно легату Кастану, пользовался особенной ненавистью народа, едва избег смерти. Последствием этой буллы было лишь то, что Лютер публично сжег ее (10 декабря 1520 г.) и окончательно отрекся от папы. В этот день произошел формальный и окончательный разрыв между католицизмом и новой церковью, только еще зарождавшейся и еще не получившей определенного имени. Авторитет папы настолько ослаб, что князья, собравшиеся на имперский сейм в Вормсе, пригласили уже проклятого папой и осужденного на сожжение еретика, витенбергского реформатора, к себе, чтобы выслушать его доводы. Во всех городах, которые он посетил на своем пути, он праздновал триумфы. Не было недостатка ни в демонстрациях, ни в адресах. Но, к счастью, молодой император, Карл V, который покровительствовал доминиканцам Испании, зажигавшим по всей этой стране костры, и охотно искоренил бы огнем и мечом все эти новаторства, принужден был опереться на реформационное движение, которое он моп. политически использовать против папы; в противном случае Лютер вряд ли нашел бы защитников, кроме Гутена и еще нескольких рыцарей. Конечно, для реформации было весьма благоприятно, что она могла завоевать сердца немцев, пользуясь одним лишь словом. Но, если слово тогда могло действовать как оружие или стенобитная машина, то реформация этим обязана войне Пфеферкорна и доминиканцев против Талмуда.

Этот злодей (Пфеферкорн) совершенно исчез в мировом пожаре, который он зажег своей лучинкой. Но это не нравилось ему, и он новой наглостью захотел напомнить миру о себе. Он все еще находился под покровительством кельнских доминиканцев (приор коих Гохстратен был снова восстановлен во всех своих правах) и все еще занимал должность смотрителя госпиталя; у него к тому времени уже подрос сын, посвятивший себя духовному званию. По наущению своих покровителей или по собственному стремлению снять с детей наложенное на него и, следовательно, на них позорное клеймо, Пфеферкорн, после пятилетнего перерыва, выпустил в свет новый памфлет против Рейхлина под заглавием: «Слезная «жалоба на все жалобы» и посвятил его молодому императору, Карлу. Хотя от Пфеферкорна можно было ожидать всякой гнусности, все же неслыханное бесстыдство памфлета, его содержания и картин, превосходит все ожидания. На приложенной к памфлету картине изображен Рейхлин четвертованным и повешенным: надпись состоит в отвратительных стихах: «Ты висишь рукою и ногою»; «И вот заяц лежит в грязи» (таков рефрен). Далее же говорится, что Рейхлин заслужил за свои богохульства быть четвертованным и повешенным на всех имперских улицах. Это, пожалуй, и случилось бы с Рейхлиным, гуманистами и покровительствуемыми ими евреями, если бы доминиканская банда победила. Памфлет Пфеферкорна трактует почтенного старца, стоящего у преддверья могилы, как отъявленного негодяя, как мальчишку. Он называет его «монетчиком злобы», «учителем лжи», «поносителем св. церкви», «подделывателем св. Писания», «обманщиком и соблазнителем христианского народа», «покровителем вероломных евреев», а также «доктором «Деревянная ложка» и «Грязная ложка». В Содоме и Гоморре, по его словам, не было такого злоумышленника, как Рейхлин. Таким образом хотели возбудить молодого императора против Рейхлина и евреев. Памфлет далее указывает, какие заблуждения и ересь восторжествовали, благодаря Рейхлину, и что вероломные евреи и другие неверующие только укрепились в своем неверии. Достаточно привести несколько мест, чтобы охарактеризовать наглость этого памфлета. «Ты думаешь, что теперь все заняты исключительно Мартином Лютером и, потому, забудут про тебя: Рейхлин, я говорю тебе и поверь мне, что это так: тебя не забудут». Весь памфлет полон самых низких поношений и лжи. Он снова повторяет все прежние обвинения, снова указывает на противоречивые мнения Рейхлина о евреях, снова упрекает его в том, что он не понимает по-еврейски, что ему помогает ученый еврей, что он получил от евреев за защиту их 1000 дукатов. И только в одном месте памфлет обмолвился правдой. «Если бы папа восемь лет тому назад проклял твое «Глазное зерцало», то Мартин Лютер не осмелился бы, да и не помышлял бы выступать публично теперь к несчастью для христианской веры. Ты искра, вызвавшая пожар, и зачинщик всех этих попыток повести св. церковь по пути заблуждения и суеверия. Пфеферкорн хотел устроить на вормском сейме публичный диспут с Рейхлиным, сойдясь с ним лицом к лицу.

Он не был бы Пфеферкорном, если бы при этом случае не задел и евреев. Относительно них он тоже повторил старые измышления о том, что они в своих писаниях и молитвах поносят Христа и церковь, что они истязают и убивают молодых христиан и оскверняют гостии. По его словам, он вовсе не несправедлив к евреям, он требует только, чтобы им не разрешали давать деньги в рост, чтобы у них отобрали их писания и чтобы их заставили слушать в церквах проповеди и исполнять тяжелые работы, напр., чистить улицы, трубы и клозеты, нести камни, месить глину, жечь известь и угли, собирать тряпки и испражнения собак; его сокровенным желанием и горячей молитвой было всегда изгнание евреев из трех крупнейших общин, Франкфурта, Вормса и Регенсбурга, и к своей радости он дожил до того времени,