– Два сахара и немного сливок. Так нежнее, – с легким кивком уточняет.

Скомкано улыбаюсь и спускаюсь на первый этаж за кофе. Теперь знаю, что свекровь любит обычный американо со сливками и сахаром. Потому что так нежнее.

Возвращаюсь с двумя картонными стаканчиками и усаживаюсь на свое место. Чувствую себя поуверенней и посвободнее.

– Наверное, мне перед вами нужно извиниться… За прошлое, – опустив взгляд говорю.

Я долго собиралась с мыслями, чтобы это сказать. К слову, извинения не всегда вылетают легко и быстро. Иногда нужно действительно осознать, за что именно ты извиняешься. В чем твоя вина?

– И ты меня извини, – устало говорит. Без тени фальши.

Между нами повисает неловкость и молчание. Но внутри я чувствую, как упал груз какой-то недосказанности и обид. Словно одним махом разрубила узел, который стягивался многие годы. Дышать легче. И смотреть в глаза свекрови тоже стало легче.

Потом не знаю, что именно меня толкает, но я рассказываю про нас с Максом. Как мы встретились на мероприятии, как начали встречаться, как решили снова быть вместе, потому что по-другому не получилось. Порознь намного хуже, нежели вместе.

Рассказываю все о своих чувствах, о своих планах и переживаниях. Оставляю за пробелами только историю с Ксенией.

Макс приходит через полчаса.

Мы с Елизаветой Павловной одновременно встаем и устремляем свои испытывающие взгляды на мужчину. Вижу, как бледнеет свекровь, теребит ремешок сумки и поджимает губы.

– Вы не переубивали здесь друг друга? – спокойно говорит.

Мы выдыхаем и с натягом улыбаемся.

– У отца случился микроинфаркт. Ему уже лучше, он под наблюдением. Сейчас угрозы жизни нет.

– Так и знала, его эти просмотры боевиков до добра не доведут. Вечные стрелялки, пугалки, – причитает.

Макс обнимает мать, гладит по спине, пока та снова плачет. Он прекрасно понимает, что дело не в фильмах, но дает матери высказаться, выплеснуть свои переживания.

– К нему можно? – спрашивает, чуть успокоившись.

– Нет. Нужно разъехаться по домам. Мы придем завтра и увидим его.

Елизавета недовольно взмахивает руками и что-то бормочет. Не представляю, каково ей сейчас оставить мужа в больнице одного. Нам ведь всегда кажется, если будем находиться за стенкой, то чем-то поможем больному человеку.

– Кстати, а где Ксения?

Мы с Кречетовым переглядываемся и тут же опускаем взгляды в пол. Говорить о ней никто не хочет. Меня скручивает от ее имени, и я держусь, чтобы не начать рассказывать матери о ее замечательной дочери. Только-только же контакт налажен!

– Ты ей звонила? Потому что я нет.

– Я сначала набрала тебя, рассказать, что случилось. Затем Ксюше. Объяснила, что с отцом беда, и ты уже едешь в больницу.

– Ясно, – коротко отвечает, но оправдывать сестру не спешит. Тоже злится.

Ксения так и не появляется. Мы помогаем Елизавете Павловне сесть в такси и просим отзвониться, когда будет дома. Себе заказываем отдельную машину.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Мы больше не разговариваем с Максом этим вечером. Не потому что не о чем. Каждый думает о своем. И нам комфортно молчать вместе.

Да и засыпаем мы, обнявшись.

глава 38

Макс.

Ксения стоит на пороге моей квартиры вся в слезах. Привычка у нее приходить без звонка и приглашения.

После всего, что она натворила, хочется взять ее как нашкодившего котенка и выгнать. Останавливает только то, что она не котенок, да и разговор уже должен состояться. Пора вывести ее на чистую воду и выяснить мотивы у нее самой.

– Макс, ты, ты… – захлебывается слезами, но продолжает, – у отца инфаркт. Это такой ужас. Как мы теперь все?

Скрещиваю руки на груди и сверлю таким взглядом, что ее слезы вмиг должны прекратиться.

Но сестра ничего не чувствует, считает, что я никогда и ни за что ее не обижу, слова буду воспринимать за чистую монету, да и, вообще, она девочка и может быть капризной и обидчивой. Поведение пятилетнего ребенка. И раньше я этому потакал.

– Почему ты не приехала в больницу? – спрашиваю в лоб, подойдя так близко, что вижу, как ее зрачок быстро заполняет радужку.

– Я… было так поздно.

Скидывает мои руки, которыми я сжал ее, и, сняв с себя пальто и обувь, проходит на кухню.

Усмехаюсь.

Ксения и правда никого и ничего не видит кроме себя. Ольга сидит в зале на диване, а сестра даже и не заметила.

– Ты же с ним был. И мама была. Я вам зачем в такое время нужна? Толпой у палаты пастись?

От слез остались только дорожки.

У меня внутри закипает новое чувство, которое раньше за собой не замечал. И больше всего удивляет то, что испытываю я его именно к сестре.

Брезгливость.

Не тогда, когда испачкал руки в грязи и не из-за сидящего рядом бомжа. Здесь другое. Мне чужды ее мысли, ее отношение к родным и вообще людям, ее высокомерие и пафос. Рядом с Ксенией мне находиться не хочется. Кажется, могу испачкаться в ее кознях и махинациях. И очиститься от них она мне не поможет.

Потому что эгоистка в самом плохом понимании этого слова.

– У отца был микроинфаркт, – говорю сухо, холодно, но и на это ей все равно. Сомневаюсь, что она и в слова мои вслушивается, – сейчас опасность миновала, но ему придется следить за своим сердцем более тщательно. Не хочешь поехать к нему? Мама уже, думаю, обивает порог его палаты.

Ксения зажимает губы, пальцами проводит по лбу и устало вздыхает.

Черт, неужели я раньше не видел эту игру? Она же актриса! Умная, профессиональная, хитрая.

– Слушай, Макс, ты же знаешь, как я не люблю все эти больницы. Врачей, белый цвет. И пахнет там… брр…

–