– Откуда вы знаете? Почему не заподозрят?

– Потому что мы домохозяйки средних лет. Мы – невидимки. Убийство легко сойдет нам с рук. На нас просто никто не обратит внимания. В буквальном смысле. Как только ты это поймешь, сразу перестанешь распускать нюни, как сыкливый детеныш енота.

– Щенок, – машинально сказала Гита.

– Чего? – Салони по-хозяйски прошлась по ее кухонному закутку и прихватила печенье.

– Детенышей енота называют щенками.

– Оке-ей… И хотя твои познания в животноводстве поражают меня до глубины души, позволю себе спросить: у тебя есть чего-нибудь выпить?

– Вода вон в том кувшине.

Салони поморщилась:

– Нет, я имею в виду чего-нибудь покрепче.

Гита вскинула брови от удивления:

– Ты что, пьешь?!

– А ты нет?

– Нет! Давай вернемся к делу. Какой у тебя план?

– Нам нужно попасть во двор Фарах. Это единственная сложная часть плана. После этого, считай, дело будет сделано. Я приготовлю что-нибудь и положу туда яд понг-понга.

– А как мы его добудем?

– Ну, если я заявлюсь к Фарах, это будет выглядеть подозрительно, потому что мы с ней точно не подруги. Но вы с ней теперь крепко повязаны, так что завтра ты придешь к ней, разыграешь из себя святую невинность, скажешь, что не собираешься ее сдавать полиции, просто слегка распсиховалась из-за всего, что произошло, но по-прежнему остаешься на ее стороне. Постарайся быть убедительной. Она не идиотка, но ей сейчас очень одиноко, так что она тебя выслушает. А пока ты будешь ее отвлекать в доме, я проберусь во двор и нарву плодов понг-понга.

– Хреновый план.

– Не будь такой грубой, Гита. – Салони откусила полпеченья. – Как гласит пословица, хорошие манеры ничего не стоят.

В этот момент дали электричество, и они обе заморгали от ударившего по глазам света лампочки. Салони включила радио и убавила звук.

– Часть про плоды отличная, а вот все остальное… не очень, – сказала Гита. – К примеру, как ты собираешься проскользнуть во двор так, чтобы тебя не заметила муккабаз?

– Так она в школе будет с остальными детьми.

– Завтра воскресенье, и в любом случае муккабаз бросила школу, чтобы помогать Фарах дома.

Гита еще не договорила, а ее уже посетила идея, как отвлечь дочь Фарах. Но ей не хотелось вовлекать Раиса, а тем самым и Карема в их преступление, даже косвенно. По радио отзвучала песня из кинофильма и началась реклама. Гита сразу узнала мелодию из ролика про стиральный порошок «Нирма».

– Мальчик, которого муккабаз сегодня побила, очень толковый. Мы можем попросить его выманить девчонку из дома, пока ты будешь рвать плоды понг-понга.

– «Порошок «Нирма», порошок «Нирма»!» – тем временем напевала себе под нос Салони, вторя рекламе. – Что за мальчик?

Гита невольно тоже принялась напевать:

– «Отстирает до молочной белизны!» Раис. Сын Карема.

– «Жизнь вернет поблекшим краскам!» С каких это пор ты начала водить дружбу с детишками? Ты же их ненавидишь.

– Я их не ненавижу! Просто не понимаю, чего с ними все так носятся. По мне, так дети утомительные и тупые. Но у Раиса, по крайней мере, доброе сердце. Он поиграет с муккабаз, если я попрошу.

– Окей. Хорошая идея. «Ярче белизна, меньше цена!» – Салони закачала головой в такт музыке. – Ой, а может, они поиграют на заднем дворе, и Раис сорвет плоды…

– Нет! – отрезала Гита. – Ни в коем случае. Нельзя его в это впутывать. «Из одной щепотки пена, за волной волна!» А если бы на его месте оказался Архан?

– А, ну да, – кивнула Салони. – Ты права.

Последнюю строчку они пропели вместе:

– «Порошок «Нирма», порошок «Нирма»!»

– Помнишь, как мы извели у твоей матери целую пачку этого порошка, чтобы отстирать твои трусы? – спросила Салони.

Гита засмеялась:

– Нам бы не пришлось это делать, если бы мать заранее рассказала мне о месячных.

В двенадцать лет Гита получила психологическую травму. И Салони тогда не смогла это предотвратить – плохое питание и истощение стали причиной замедленного развития, и у нее самой месячные начались только в шестнадцать, так что она лишь угрюмо выслушала панический рассказ Гиты о жутком беспределе у нее под юбкой, и они вдвоем сошлись во мнении, что устранение симптомов вылечит болезнь. В итоге мать Гиты застала их по шею в пене – девочки израсходовали запас порошка на несколько месяцев, а потоки мыльной воды добрались из банного закутка до родительской спальни.

– Как же она разозлилась! – с ностальгией вздохнула Салони, и даже черты ее лица смягчились.

– Я в курсе, – хмыкнула Гита. – Потом она сказала мне, что менструальные боли у меня будут зависеть от того, хорошо я себя вела весь месяц или нет.

– А мне она сказала, что можно забеременеть, если сходить в туалет сразу после того, как туда сходил парень.

– Нет!

– Да.

– И ты ей поверила?

– Ага. На пару дней. – Салони заулыбалась. – Или на пару лет.

Они обе расхохотались. Салони оглядела комнату:

– У тебя правда нет выпивки?

– Салони!

– Что? Это помогает расслабиться. И судя по твоему виду, тебе бы это тоже не повредило. Надо будет завтра зайти к Карембхаю.

– Ты покупаешь алкоголь у Карема?.. – В первую секунду Гита обрадовалась, что у него есть покупатели, а стало быть, и доход у его семьи. Но назвать его просто по имени было слишком большой вольностью, и она запоздало добавила суффикс вежливости: —…бхая.

Но Салони уже услышала то, что надо было услышать, – Гита поняла это по тому, как она склонила голову, пристраивая в закромах памяти лакомый кусочек, хоть и не прокомментировала это вслух.

– Да все у него покупают. Он тут единственный торговец спиртным. Я у него, конечно, не тхарру беру – от нее, знаешь ли, у кого угодно на груди волосы вырастут, – а вполне приличный крепкий алкоголь. Хотя больше всего мне хотелось бы попробовать эту штуку, которую в фильмах все пьют, ну, знаешь… – Салони изящно помахала рукой в воздухе. – Вино! Но вино можно достать только в больших городах.

– А когда ты вообще начала пить?

– После замужества. Саурабх любит виски, и я иногда составляю ему компанию. А ты правда, что ли, никогда не пробовала? Ни глоточка?

– Нет. Рамеш так резко менялся, когда выпивал, поэтому я… – Гита пожала плечами.

Салони отвела взгляд:

– Да, с ними такое бывает. Мужчины есть мужчины.

– Мне понравился твой Архан. Думаю, тебе не нужно за него беспокоиться. По-моему, он хороший парень. Чересчур болтливый и немного обжора, но в целом очень достойный.

Салони криво усмехнулась, однако в ее глазах читалась гордость:

– Правда?

– Он, кстати, удивился, когда услышал, что мы с тобой знакомы.

– Я стараюсь не рассказывать им о своем детстве. Хотя стоило бы, чтобы они знали, как им повезло. У них детство совсем другое. Но я просто… не люблю вспоминать те времена.

Гита почувствовала болезненный укол в сердце. «Дело не во мне, – напомнила она себе, – ведь у Салони и правда было тяжелое детство, она голодала и хочет забыть именно об этом». Тем не менее