Агриппины с нами не было – она находилась в Анциуме со своим мужем. Всего неделей ранее сестра объявила о том, что уже несколько месяцев беременна. Наш брат послал ей теплые поздравления и целую повозку щедрых подарков. Я же послала богам горячую мольбу о том, чтобы ее еще не родившийся ребенок не пострадал от жестокого отца.

Церемония открытия игр завершилась, и я постаралась сосредоточиться на происходящем. Мне очень мешало чувство, что все смотрят на меня. Брат заметил мое смущение и, пока звучали объявления для зрителей, наклонился ко мне:

– Я уже подготовил новый закон и велел внести его в табуларий. Вы не просто римлянки, вы – мои сестры. Отныне у вас есть право находиться в императорской ложе со мной или без меня. У вас есть право присутствовать на заседаниях сената, если вас не отвратило от этого наше совместное посещение и если вы хотите подвергать себя столь неприятному испытанию. Также у вас еще целый список новых прав, потом прочтешь. А пока вы можете спокойно сидеть на лучших местах в цирке и следить за самыми интересными гонками года.

От услышанного я чуть не подпрыгнула, но мне не дали времени выпытать подробности. В то утро Калигулу переполняла энергия, и, видя, что я готова засыпать его вопросами, он нетерпеливо замахал на меня. Тем временем нудное зачитывание объявлений закончилось.

Откуда-то появился раб с блюдом изысканных угощений, и наш брат кивнул одному из телохранителей, который в свою очередь просигналил жестом воину, стоящему в полный рост в соседней ложе. Тот махнул рукой кому-то еще, и через мгновение зазвучали фанфары. Оказалось, что музыканты располагаются прямо над императорской ложей. Они играли так громко, что разом заставили толпу зрителей смолкнуть – и чуть не лишили меня слуха.

Когда последние звенящие ноты растаяли в тишине, император встал и с поднятой рукой подошел к ограждению.

Не буду утомлять вас пересказом его речи, поскольку это займет бесконечно много времени. Выступать Калигула умел, и хотя его замысловатое чувство юмора порой бывало неуместно, он знал, как увлечь толпу. Спустя четверть часа брат мог бы приказать всем маршировать прямо в Тибр, и десятая часть городского населения пошла бы и утопилась.

После вступления он зачитал указы. По традиции указы императора сначала оглашались перед сенатом – перед людьми богатыми и влиятельными. Делалось это в знак признания их преимущественного положения, даже если указы не требовали одобрения сенаторов. Но решения, с которыми Калигула пришел в этот день, были приняты им единолично, ни с кем не согласованы и зачитаны римлянам всех сословий.

Первый указ поверг толпу в изумление – в хорошем смысле, полагаю. Мы с Друзиллой были потрясены гораздо сильнее, и как только стартовал заезд в гонках, я пристала к брату с расспросами.

Он решил назначить своим преемником Гемелла.

Но это же уму непостижимо! Сколько гадостей подстраивал нам на Капри этот опасный, злобный, инфантильный человечек ради того, чтобы опередить Калигулу в гонке за титул императора! А теперь мой брат готов сам ему этот титул подарить?

– Почему? – спрашивала я полчаса спустя, когда по арене с грохотом понеслись колесницы.

– Почему? – переспросил меня брат. – Потому что я не хочу совершать те же ошибки, которые совершил Тиберий. Преемственность необходимо определить и спланировать заранее, иначе пострадает стабильность государства, а кандидатура преемника должна устраивать всех поголовно. Гемелл уже достаточно давно томится в очереди. И ты же сама хотела, чтобы ему сохранили жизнь. С какой целью, если не для этого?

– Но он убьет тебя ради трона!

– Нет, Ливилла, Гемелл этого не сделает. – В голосе Калигулы звучала непонятная мне уверенность.

– Откуда ты знаешь?

– А зачем? Других наследников у меня нет. Ты ведь помнишь, что я остался без жены. Значит, после меня трон и так достанется Гемеллу. Вот если у меня появится сын, он может по-другому посмотреть на ситуацию. А пока ему нет смысла устраивать заговор, чтобы захватить то, что он получит и так, да еще с риском потерять все: если заговор провалится, он умрет самой страшной из возможных смертей. Как видишь, сестра, это разумный поступок с моей стороны, к тому же после того неудачного заседания я должен строить мосты, а не сжигать их. У Гемелла по-прежнему есть небольшая, но активная группа поддержки. Теперь же его сторонники станут и моими!

Не могу сказать, что он меня убедил, но я больше не стала спорить, ибо брат уже все для себя решил, а заставить его передумать всегда было трудно.

Остальные указы, которые Калигула огласил в то утро, звучали, на мой взгляд, разумнее, и публика приняла их хорошо, в том числе и мы с Друзиллой. Особенно Друзилла, потому что следующим пунктом брат зачитал императорский указ о разводе Лонгина и Друзиллы. Благородный начальник сточных канав получал должность наместника Сардинии, куда должен был отплыть незамедлительно. Едва Калигула договорил, я поспешила оглянуться на Друзиллу – и по ее лицу увидела, что для нее начался новый день, полный надежды и радости. Глаза у нее засияли тем самым светом, которым сияли почти десять лет назад, в доме нашей бабушки. Сестра и без того пребывала в прекрасном настроении, сумев пойти на ипподром с семьей, теперь же от полученной свободы и вовсе светилась счастьем.

Глядя, как она чуть не взрывается от восторга, я гадала, был ли заранее поставлен в известность Лонгин. Или он сидел сейчас где-то в той толпе под нами, ждал начала гонок и внезапно обнаружил, что больше не женат и к тому же ему пора собирать вещи и отправляться в другую страну. Должно быть, его обуревали весьма противоречивые чувства в тот момент: и разочарование оттого, что его удалили из императорского рода, и восторг от получения высокой должности. Думаю, честолюбие в конце концов взяло верх.

В любом случае Друзилла отныне была свободна. Я вдруг поняла, что это означает для Лепида, и повернулась к нему. Счастливая улыбка расцвела на его лице, когда он встретился глазами с любимой женщиной. То был миг истинной любви и нежности, и память о нем всегда согревала мне душу… Понаблюдав за влюбленной парой, я обвела взглядом нашу ложу и заметила еще одну такую же улыбку, как у Лепида, но обращенную ко мне. Виниций! С мужем мне определенно повезло. Не могу сказать, что была без ума от него, как Друзилла и Лепид друг от друга, однако я высоко ценила Виниция и понимала, что на его месте мог оказаться куда менее приятный человек. Иногда я пытаюсь разобраться, что же такое настоящая любовь. Означает ли она нежность, теплоту и желание? Если да, то, возможно, я действительно любила Виниция.

Третье объявление Калигулы тоже стало сюрпризом для всех. Он сделал своего близкого друга Агриппу царем – подчиненным Риму, разумеется, – и отдал ему во владение обширные территории на Востоке – части Иудеи и Сирию. Мне стало интересно, вернется ли туда Агриппа или же это просто красивый титул, а сам он останется при Калигуле, в Риме.

И наконец, Гай объявил, что на следующий день покидает город в сопровождении небольшого отряда преторианцев. Он отправится на острова Пандатария и Понтия, где покоятся останки нашей матери и старшего брата, и с почестями вернет их в Рим, чтобы захоронить в фамильном пантеоне. Это решение слегка испортило мне настроение: они окажутся в одном мавзолее с Тиберием, по чьему приказу лишились жизни. Но кто я такая, чтобы спорить с императором… По крайней мере, мы сможем отмечать Патерналии как положено. Позже Калигула издал указ, обожествляющий их, а Тиберию в этой привилегии было отказано, вот тогда я немного примирилась с тем, что мои близкие делят усыпальницу со старым злодеем. Тиберий так и будет томиться во мраке, а они вознесутся и займут свое место среди богов.