И благодарит его, а не шипит, как обычно, когда он поддерживает ее, открывает дверцу, кладет ладонь ей на макушку, чтобы леди не стукнулась, когда садится. Мара не знала его и недели, но этот человек с южным акцентом и всякими секретами, одетый в хлопковую клетчатую рубашку, заставил ее понять, что не так и ужасно ощущать чью-то поддержку.

Женщина всегда колебалась в вопросах веры, в смысле веры в высшие силы. Ее родители не были религиозны. И вчерашняя заминка, когда пришлось произносить молитву, еще одно тому подтверждение. Католическое воспитание Тома, которое правильнее назвать алкоголическим, отвратило мужа от церкви навсегда. Но Маре всегда нравилось представлять, что есть нечто великое и мудрое, некое божество или абсолют, некий сверхмеханик Вселенной.

На протяжении двух десятилетий она объясняла себе встречу с Томом как предопределенную всеведущей силой. Она и на миг не допускала, что такое важное событие произошло по стечению обстоятельств. Много лет назад во время дождя студентка пряталась в холле учебного корпуса, в котором у нее и занятий-то никогда не было. А студент бежал на собеседование — должность помощника на добровольных началах в центре здоровья. Отвлекшись, попал не в ту дверь. Кто-то (или что-то?) захотел, чтобы они встретились. Мара была уверена в этом!

Когда Гарри наклонился, чтобы открыть для нее дверцу, она подумала, а вдруг тот самый кто-то, кто прислал ей Тома, прислал и Гарри?

Последние несколько дней в дальних закоулках ее разума неотвратимо ворочалась мысль, сильно донимавшая Мару, пока, наконец, полностью не завладела ее сознанием. Для других мыслей просто не оставалось места, и женщина могла думать только об одном: если она позволила незнакомцу открыть для нее дверцу, такая ли большая разница (или пусть даже жертва с ее стороны) — принять помощь от мужа? Или от родителей?

Взять хотя бы вчерашний ужин: она позволила маме организовать угощение, папе накрыть на стол. Может быть, в следующий раз стоит ответить улыбкой, а не гримасой, на их предложение повозиться в ее саду?

Возможно, совсем не глупо пригласить сиделку, чтобы та укладывала ей волосы, помогала одеваться. Так ли это невероятно? Еще на прошлой неделе эти идеи казались просто нереальными, необсуждаемыми, оскорбительными. Табу! Теперь она уже не была столь категорична.

А вообще, все просто, особенно тогда, когда у тебя осталось всего несколько дней. Если бы она знала, что ей еще несколько лет предстоит опираться о руку Гарри, в ближайшем обозримом будущем позволять родителям готовить и подавать ужин, была бы она столь же снисходительна? Позволила бы медсестре причесывать ее, чистить зубы, мыть, если бы знала, что все это продлится сотни дней, а не всего три?

Мара аккуратно опустилась на сиденье, пока Гарри прикрывал ее макушку от возможного удара, потом занял кресло водителя, повозился немного со своими записями, избегая смотреть в зеркало.

— Спасибо, — сказала она мягко.

Он кивнул, завел машину и, не поднимая головы, сообщил, что отправляется.

Козырек вновь был опущен, и Мара снова увидела фото девочки. Раньше она непременно бы настояла. Давай, расскажи о ней! Сколько ей? Кто она? Почему ты не хочешь о ней говорить? Тебе станет легче, если ты выговоришься и снимешь груз со своих плеч!

Но то было в другой жизни. Когда Мара была уверена, что ей очень повезло: ей нечего стыдиться, и нет такого, что она не сделала бы достоянием гласности! За ней нет темных делишек, которые нужно скрывать от окружающих. Она отвернулась к окну и разглядывала проплывающие мимо мультяшные улицы Плано.

Они прибыли. Мара прошла по длинному коридору в школьную библиотеку, взглянула на часы и поджала губы. Было одиннадцать двадцать восемь, занятия в библиотеке начинались в половину двенадцатого. Дорога от дома до школы отняла больше времени, чем она рассчитывала, когда назначала Гарри время. И теперь она пришла впритык — звонок прозвенит через две минуты. Она ускорила шаг, надеясь добраться в пустую библиотеку до того, как раздастся шум и ее конечности среагируют на раздражитель.

Она пыталась успокоиться. Стресс оказывал еще более сильный эффект, чем резкий шум. И реакцию на шум, конечно, можно было считать одним из симптомов Гентингтона. Но во многих статьях было написано: избегайте стрессовых ситуаций, особенно на публике. Когда на вас устремлены сотни глаз, все ухудшается для любого, не только для того, у кого высокий уровень повторений в ДНК.

Мысли позитивно, упрашивала она себя. Думай, как будет рада Лакс, когда ты придешь в школу, с каким нетерпением она тебя ждала! Вспомни, что говорил Том: уход от дел неплохо для тебя, но прекрасно для твоей дочери! Задумайся, как много вы стали общаться теперь — совместные обеды, занятия искусством, вечеринки на заднем дворе. На все это раньше не хватало времени, мама вечно спешила, была слишком занятая судебными процессами, доказательствами, прениями и прочим. Самая большая потеря Мары — вынужденный уход с работы — стала самым большим приобретением Лакс.

Таким образом, ситуацию можно интерпретировать диаметрально противоположным образом. Все зависит от точки зрения.

И вот Мара принуждает себя самоликвидироваться с этой планеты как можно скорее, чтобы уберечь девочку от очень-очень плохой мамы, значительно более плохой, чем мама-вечно-занятой-юрист, и невозможно далекой от того идеала, которым она мечтала быть для Лакс. Возможно ли, что обычное присутствие Мары здесь — в школе или дома, а не, скажем, на работе или просто на Земле — это все, что необходимо ребенку? Может, если дело касается материнства, то здесь лучше чем нигде?

Но если это правда, значит, достаточно просто идти по коридору, являя собой эдакий флюгер, ожившую марионетку, машущую во все стороны руками и в недалеком будущем способную перемещаться только в инвалидном кресле.

И значит, пусть вскоре она окажется прикована к постели и не будет больше посещать занятия в библиотеке, зато, когда Лакс вернется с занятий, мама сможет выслушать, как прошел день девочки.

Обязательна ли для материнства способность координировать движения?

Или главное условие — любовь? Такая всепоглощающая, что тебе и в голову не придет сбежать в смерть, и не важно, в каком состоянии ты будешь продолжать жить для ребенка!

Легкая улыбка порхнула по лицу Мары, стала шире, пока она двигалась по коридору. Удалось ли ей только что убедить себя, что, если мама останется среди живых, это будет лучше для Лакс?

Мара уже прошла половину коридора, когда одновременно возле нее распахнулись две классные комнаты. Ближайшая, №112, — класс Лакс. Мара слышала, как молодой голос что-то вещает. Наверное, сегодня у детей замена, так как учительница дочери — пожилая женщина. Подойдя ближе, Мара разобрала слова: детей просили выстроиться в ряд, чтобы классная староста Маделин могла отвести всех в библиотеку.

Еще пара метров, и Мара узнала в женщине, стоящей в двери, преподавателя четвертого класса. Рот учительницы двигался, но слов Мара не расслышала.