– Мне очень жаль, – сказала Энн, должно быть, в пятидесятый раз. – Мне очень жаль. Я просто… не могу. Это единственное, что у меня есть. Понимаете? Это единственное, что у меня есть.

Ее девственность.

А Дэниел даже не подумал об этом. Что он за человек?

– Мне очень жаль, – сказал он и едва не рассмеялся абсурдности происходящего. Настоящая симфония извинений, неловких и совершенно диссонирующих.

– Нет-нет, – выдохнула она, все еще покачивая головой. – Я не должна была. Не должна была позволять вам, не должна была позволять себе. Уж я-то знаю. Я знаю.

И он тоже знает.

Он с тихим проклятьем встал, совершенно забыв, что придавил простыню и из-за этого Энн никак не может отойти. Она немедленно побрела прочь, спотыкаясь, неуклюже раскачиваясь, путаясь в собственных ногах, пока не рухнула в ближайшее мягкое кресло, похожая на неуклюжего римлянина со сбившейся тогой.

Все это было бы забавно, если бы Дэниел не был так чертовски близок к тому, чтобы взорваться.

– Мне очень жаль, – повторила Энн.

– Перестань это повторять, – взмолился он. В голосе звучало раздражение… нет, скорее отчаяние, и она, должно быть, тоже это услышала, потому что сжала губы и нервно сглотнула, наблюдая, как он натягивает рубашку. – Мне так или иначе нужно ехать в Лондон, – сказал Дэниел, хотя вряд ли это остановило бы его, если бы не остановила она.

Энн кивнула.

– Мы обсудим это позже, – решительно заявил он. Он понятия не имел, что скажет ей, но они обязательно поговорят об этом. Просто не сейчас, когда весь дом вот-вот проснется.

Весь дом. Господи боже, он действительно потерял голову. В своей решимости оказать Энн честь, он приказал горничным поместить ее в лучшую гостевую спальню, в том же коридоре, где были комнаты членов семьи. Всякий мог в любую минуту войти в дверь. Его мать могла их увидеть! Или хуже того, кто-то из молодых кузин. Он даже представить не мог, что они подумали бы, увидев такое! По крайней мере, мать не посчитала бы, что он убивает гувернантку.

Энн снова кивнула, но при этом старательно избегала его взгляда. Какой-то частью сознания он подумал, что это любопытно, но другая, бóльшая часть сознания быстро забыла об этом. Дэниел был слишком занят болезненными результатами неудовлетворенного желания, чтобы думать о том, что Энн не смотрит ему в глаза.

– Я нанесу визит, когда вы вернетесь в город, – сказал он.

Она что-то ответила, но так тихо, что он не различил слов.

– О чем вы?

– Я сказала… – Энн откашлялась. Раз. Другой. – Не думаю, что это мудрое решение.

Он смерил ее строгим взглядом.

– Хотите, чтобы я снова притворился, будто навещаю кузин?

– Нет. Я… я…

Энн отвернулась. Но он успел увидеть, как в ее глазах плещется тоска, а может, гнев и, наконец, обреченность. Но когда она снова повернулась, то встретила его взгляд спокойно и прямо. Вот только… искорка, которая так часто притягивала его к ней…

Она погасла.

– Я бы предпочла, – добавила Энн старательно ровным, почти монотонным голосом, – чтобы вы вообще не приезжали.

Дэниел скрестил руки на груди:

– Это действительно так?

– Да.

Несколько мгновений он боролся. С собой. И наконец спросил, не скрывая злости:

– Из-за этого?

Его взгляд упал на ее плечо, с которого соскользнула простыня, обнажив крошечный островок кожи, упругий и розовый в утреннем свете. Всего-навсего квадратный дюйм, не больше, но в этот момент Дэниел хотел припасть к нему губами с такой силой, что едва мог говорить.

Энн посмотрела на него, увидела прикованный к островку взгляд, перевела взгляд на свое голое плечо и, ахнув, подтянула простыню.

– Я… – Она сглотнула, возможно, собираясь с духом, прежде чем продолжить: – Я не стану лгать и не скажу, что не хочу этого.

– Меня, – перебил Дэниел брюзгливо. – Ты хотела меня.

Она прикрыла глаза.

– Да, – выдавила она наконец. – Я хотела вас.

Ему хотелось снова перебить ее, напомнить, что она по-прежнему его хочет, что это никогда не останется в прошлом.

– Но я не могу получить вас, – заключила Энн спокойно, – и из-за этого вы никогда не получите меня.

И тут, к своему полнейшему изумлению, Дэниел спросил:

– А что, если я женюсь на вас?

Энн уставилась на него. Сначала потрясенно. Потом в ужасе, поскольку сам он выглядел безмерно удивленным, и она была совершенно уверена, что если бы можно было взять назад эти слова, то он так бы и сделал. Причем со всей поспешностью.

Правда, и она не знала, что сказать от удивления.

Но его вопрос – Энн не могла думать об этом как о предложении – повис в воздухе. Оба смотрели друг на друга, не двигаясь, пока наконец она поняла, что это не шутки. Энн подскочила и стала пятиться, пока между ними не оказалось то кресло, в котором она только что сидела.

– Вы не можете! – выпалила она.

– Почему нет? – вскинулся Дэниел с видом, будто ему только что бросили вызов.

– Просто не можете! – отпарировала она, дергая за простыню, застрявшую в щелке кресла. – И следует это знать. Ради всего святого, вы граф! Вы не можете жениться на ничтожестве.

Особенно на ничтожестве с фальшивым именем.

– Я могу жениться на ком хочу, черт побери!

О ради бога! Теперь он выглядел трехлетним мальчишкой, у которого отняли игрушку. Неужели он не понимает, что она не может выйти за него? Пусть он тешит себя иллюзиями, но Энн никогда не будет столь же наивна. Особенно после разговора с леди Плейнсуорт вчерашним вечером.

– Вы глупы, – сказала она, снова дергая за проклятую простыню. Боже милостивый, неужели это так много – всего лишь хотеть освободиться? – И непрактичны. И более того, вы даже не хотите жениться. Вы просто хотите затащить меня в постель!

Дэниел отпрянул, явно рассерженный таким заявлением. Но ничего не возразил.

Энн нетерпеливо вздохнула. Она вовсе не хотела оскорбить его, и ему следовало бы это понять.

– Не думаю, что вы намерены соблазнить и бросить меня, – добавила Энн, потому что, как бы он ни бесил ее, не могла, чтобы он поверил, будто она считает его негодяем. – Я знаю людей подобного сорта, и вы не из таких. Но вряд ли вы собирались предлагать мне руку, и уж, конечно, я не стану ловить вас на слове.

Он прищурился, но не прежде, чем она увидела опасный блеск в его глазах:

– Вообразили, будто лучше меня знаете, о чем я думаю?

– По-моему, вы вообще перестали думать.

Она снова дернула за простыню, на этот раз с такой силой, что едва не опрокинула кресло. А сама Энн едва не оказалась голой.