вы требуете беречь заговорщика и отчисляете того, кто стоит на страже интереса страны. А не соучастник ли вы часом, неуважаемый господин Андреев?

— К-какого покушения?

— На Светлану Туманову. Неужели вы поверили, что причина ее отсутствия — почти детская шалость? Я был более высокого мнения о вашей проницательности.

— Да какое покушение у нас может быть и при чем тут Сысоев? — немного пришел в себе директор.

— Сысоев — соучастник. Это доказанный факт, и Елисеев об этом знает. Потому и не сдержался. У него из клана Ермолина пострадала, а могла пострадать Туманова.

Директор проникся нависшей опасностью, но попытался подчеркнуть собственную важность.

— Ваш ученик должен был в первую очередь обратиться к администрации, а не заниматься восстановлением справедливости самостоятельно. Вот к чему это привело.

Директор столь экспрессивно указал рукой, что я невольно опять посмотрел на Сысоева, скромно лежащего на ковре в директорском кабинете и выглядящего покойником. Честно говоря, это был первый раз, когда вид Сысоева вызывал у меня не раздражение, а чувство правильности.

— К этому привело то, что ваша администрация не видит дальше своего носа, под которым творятся страшные вещи. Елисеев, продолжай, — скомандовал Ефремов.

— Скорее всего, за нами наблюдали и решили воспользоваться удачным случаем, чтобы повесить на меня смерть Сысоева.

— Елисеев, вы сейчас обвиняете учителей школы «Крылья Феникса», — с трудом удерживая злость, сказал директор.

— Антон Глебович, говоря о наблюдении, я не имел в виду кого-то конкретного. Если вы не знаете, ваша защита для сильного мага не преграда для наблюдения. Наблюдали, скорее всего, со стороны. Окна столовой большие, через них все прекрасно видно. Единственное, в чем я виноват — не сдержался, когда ко мне подошел Сысоев. Но не жалею.

— И не жалей, Елисеев, — согласился Ефремов. — Возможно, у него вообще указание было тебя спровоцировать сразу после покушения.

— Значит, покушение все-таки было? — недоверчиво спросил Андреев. — Но как это возможно? У нас ни одна сигнализация не сработала. Кстати, Елисеев, почему в ваш блок никто из учителей не может попасть?

— Почему не может? Может, но только при нас. Зачем вам проходить в наш блок в наше отсутствие?

— Разумеется, для проверки. Правила едины для всех, — продолжил Андреев. — Вы только вступаете на путь познания магии и можете нанести вред себе и другим ученикам.

— Ваша школа не способна обеспечить безопасность учеников. — Я указал на Сысоева. — Приходится этим заниматься самому.

— Если вы снимите с бедняги стазис, им займутся специалисты.

— Господин Андреев, — раздраженно бухнул Ефремов, — ваши специалисты не могут даже снять стазис, наложенный моим учеником. Вы уверены, что после снятия стазиса, ваши специалисты что-то сделают с этим телом? Признаться, мне не жалко, Сысоев не ключевой свидетель, но отвечать за смерть ученика придется вам. Причем я подтвержу, что мы пытались его спасти, а вы противодействовали.

Андреев задумался, он переводил взгляд с меня на Ефремова, с Ефремова на Сысоева, с Сысоева опять на меня. Внутренняя борьба вылилась в:

— Но вы вернете в прежнее состояние?

— Не сейчас, — отрезал Ефремов. — У нас есть более важные дела, чем подбирать противодействующее заклинание. Ярослав, сходи за Светланой Тумановой и поедем во дворец. Подходите сразу к проходной.

Делать удивленное лицо я не стал, понял, что Светлана должна была перейти по маяку, поэтому я кивнул и направился к выходу из кабинета.

— А с Сысоевым что нам делать? — с прорвавшимся отчаянием спросил Андреев.

— Господи, нашли проблему. Засуньте его куда-нибудь в защищенный чулан, — ответил Ефремов. — Потом с ним решим. Сейчас это не самое важное.

Светлана действительно нашлась в блоке, в общей комнате. Похоже, их с Полиной спальня нынче занята под лазарет. Выглянувший Тимофей сообщил, что с пациенткой все нормально, но он держит ее во сне, чтобы быстрее восстанавливалась, и пообещал, что вечером мы с ней сможем поговорить.

— Ты как? — спросил я у Светланы.

— Почти нормально, — ответила она. — Но немного страшно.

— Все позади. Почти.

— Это «почти» пугает. Мне кажется, если бы не ты, я бы умерла. Кто это был? Мне никто ничего толком не рассказывает.

Пожалуй, если я расскажу, кто это был, она напугается еще сильнее, поэтому я решил уйти от ответа:

— Пойдем, нас Ефремов ждет.

— Понятно, значит, ты тоже ничего не скажешь, — обиженно сказала она и пошла на выход.

На проходной нам пришлось подождать Ефремова, но недолго. Тот пришел недовольный. Наверное, директора не устроил вариант по хранению Сысоева, но тут уж мы ничем помочь школе не могли. И так делаем все, чтобы сохранить ее репутацию.

В машине, не успел я усесться, меня настиг вызов от Дамиана. Время было, поэтому я решил узнать, чего он хочет.

— Мальгус, неужели ты соизволил ответить? — едко спросил он.

— А должен был? Ты меня знатно надул с записями, — напомнил я. — Если это вообще были записи Накреха.

— Обижаешь, — надулся он.

— С чего бы? У меня большие сомнения, что он стал бы оставлять для себя записи. Зачем записывать то, что ты и без того помнишь?

— Это же элементарно, Мальгус, — хрюкнул Дамиан от неожиданной радости. — При переселении души ты теряешь часть себя. Ты можешь об этом не догадываться, но когда ты поменял тело, ты перестал быть старым добрым Мальгусом на сто процентов и остался им всего лишь на девяносто. Никто не может предсказать, что именно попадет в пропавшие десять процентов и какую часть памяти это затронет. В отношении тебя я даже догадываюсь, что ты утерял. Зато ты приобретаешь что-то от реципиента. И чем больше ты прыгаешь, тем меньше остаешься собой, личность, так сказать, утрачивается и ты превращаешься в ходячую функцию. Ты наверняка сам замечал, что иной раз поступаешь так, как никогда не стал бы действовать в здравом уме? Все дело в том, что это берет верх тело, в которое ты вселился, и слепок личности от него. Если ты пробудешь в нем недолго, есть шанс, что на тебе это почти не отразится. А для длительного пребывания тело подбирается тщательно, личность должна или быть близка по менталитету, или занимать слишком лакомую должность. Как, например, моя, — усмехнулся он, намекая, что на его тело я пытался претендовать.

Лекция была познавательной,