цели – выполнение научной работы и спасение души; сделаем Колледж Смит такой школой для девочек, в которой проводятся полноценные исследования по астрономии». В приписке от руки он признавался, что последняя фраза – «забавное заявление одной профессорши из Колледжа Рэдклифф!».

Естественно, Шепли стремился распространить свою аспирантскую программу по астрономии, наряду с женщинами, и на мужчин. Поначалу, располагая только стипендией Пикеринга, он мог разве что перенаправлять достойных соискателей мужского пола по другим адресам. Положение изменилось в 1926 году благодаря великодушию главы Инспекционного комитета Джорджа Агассиса. Новая стипендия Агассиса позволила принять Фрэнка Хогга из Торонтского университета в качестве первого аспиранта по астрономии в Гарварде (а не в Рэдклиффе). Одновременно с мистером Хоггом прибыла новая стипендиатка Пикеринга – Хелен Сойер из Колледжа Маунт-Холиок. Вскоре стало заметно, что мистер Хогг, анализировавший спектры комет, и мисс Сойер, занимавшаяся звездными скоплениями, питают друг к другу не только научный интерес. Их ухаживания опровергли шутку, давно гулявшую в обсерватории: «Чем Кирпичный корпус похож на небеса? Тем, что там никогда не женятся и не выходят замуж».

После трех попыток спасти арекипский проект, перебираясь на время пасмурного сезона в Чили, Джон и Дороти Параскевопулосы согласились на новую гарвардскую миссию. Неустанные хлопоты Шепли от имени обсерватории принесли ему $200 000 от Международного совета по образованию при Рокфеллеровском фонде и столько же от внутриуниверситетских источников. Этого было достаточно, чтобы наконец перенести Бойденовский филиал из Перу в Южную Африку. В ноябре 1926 года Парасы принялись паковать оборудование перед отъездом на восток. В Блумфонтейне они собирались использовать в качестве главного телескопа «Брюс» до замены его на более мощный и современный. Изготовлением 60-дюймового (1,5 м) рефлектора, которому предстояло стать самым большим в Южном полушарии, уже занималась в Питтсбурге компания J. W. Fecker.

Пикеринг уже покупал 60-дюймовый рефлектор в 1904 году, надеясь усовершенствовать свою программу визуальной фотометрии. Однако тот телескоп, сконструированный британским астрономом Эндрю Энсли Коммоном, работал плохо, и Пикеринг после нескольких лет возни с ним отказался от него. Шепли разобрал эту древность и вынул одно из стеклянных зеркал, чтобы дать ему новую жизнь в новом 60-дюймовом.

Перенос и расширение южных исследований представлялись самым выдающимся материальным достижением обсерватории за 30 лет. Дистанционное руководство этим проектом высасывало силы из Шепли, но не отрывало его от других видов деятельности. Вместе с мисс Сойер, теперешней стипендиаткой Пикеринга, он разрабатывал схему классификации более сотни шаровых скоплений в окрестностях Млечного Пути. С мисс Эймс он высматривал объекты за пределами этих окрестностей, обращаясь к более далеким спиралям, уже признанным внешними галактиками – островными вселенными за пределами Млечного Пути, и составлял их перепись. Кроме того, Шепли принимал иностранных гостей, которых влекло в Гарвард собрание фотопластинок: едва успев попрощаться с Эйнаром Герцшпрунгом, прожившим у него семь месяцев в 1926–1927 годах, он уже встречал нового гостя – Бориса Герасимовича из России. Одновременно, как представитель обсерватории и ответственный за поиски финансирования, Шепли постоянно выступал с публичными докладами и вел серию популярных радиопередач, тексты которых потом собирал и редактировал для публикации – и все это одновременно с работой над собственной книгой о звездных скоплениях в серии «Гарвардские монографии».

Видя, что директор вот-вот надорвется, Джордж Агассис забеспокоился. «Вы – та самая редкая птица, нужный человек на нужном месте, – напоминал Агассис беспокойному директору 20 мая 1927 года. – Не загоните себя. Помните, что "тише едешь, дальше будешь", незачем втискивать в один день больше дел, чем туда влезет. Делегируйте полномочия, а если это невозможно, снижайте объемы. Вам нельзя сгореть на работе, вы слишком ценный человек». Шепли обещал к концу лета устроить семейный отпуск.

В июле Парасы добрались до Оранжевой республики Южно-Африканского Союза и выбрали место для новой постоянной обсерватории в Масельспорте, в двух десятках километров от Блумфонтейна. Высота приземистого холма, так называемого инзельберга, на котором они обосновались, составляла около 1400 м, вдвое ниже андского пика. Но видимость – а это главное – была лучше, чем в Арекипе. Бойденовская станция, зародившаяся на Маунт-Гарварде, теперь царила на Гарвард-инзельберге. Город Блумфонтейн принял новый научный центр с распахнутыми объятьями – за государственный счет в Масельспорт провели водопровод, электричество и телефонную линию. Через несколько недель Парасы смогли возобновить свои наблюдения за небом южных широт.

Подводя главные итоги года в сентябрьском отчете президенту Гарварда Лоуэллу, Шепли перечислил более 40 выполнявшихся проектов, не пытаясь избежать в их описании астрономической терминологии. Он не стал перечислять публикации обсерватории за последние 12 месяцев, поскольку их было слишком много и полная библиография оказалось бы чересчур длинной. Вскоре после подачи отчета директор и первая леди обсерватории объявили о рождении 11 октября 1927 года своего пятого ребенка, Карла Бетца Шепли.

В ноябре Лидия Хинчман, основательница и меценат Нантакетского общества Марии Митчелл, выделила еще одну специальную стипендию для женщин в Гарвардской обсерватории. «Подарок пришелся кстати, – отметил Шепли в своей благодарственной записке. – За день до его получения мисс Хелен Сойер, одна из рэдклиффских магистранток у нас в обсерватории, обсуждала со мной возможность продолжить учебу, чтобы получить докторскую степень по астрономии». Мисс Сойер, которая при поступлении в Маунт-Холиок выбрала химию, на третьем курсе переключилась на астрономию под влиянием профессора Энн Сьюэлл Янг. В особенности подействовало на нее одно событие: «Ради наблюдения полного солнечного затмения 24 января 1925 года мисс Янг сумела забронировать специальный поезд, чтобы отвезти весь колледж на поле для гольфа в Коннектикуте, где проходила полоса полного покрытия. Великолепие этого зрелища связало меня с астрономией на всю оставшуюся жизнь, хотя я чуть не отморозила ноги, пока мы стояли почти по колено в снегу».

Еще в Маунт-Холиок у мисс Сойер появилось «особое пристрастие к шаровым скоплениям – моим любимым небесным объектам». В Гарварде она работала со всемирно признанным специалистом по этим объектам и даже записывала свои наблюдения в один журнал с Шепли. Мисс Сойер была рада познакомиться и с Солоном Бейли, первопроходцем по части скоплений, погрузиться в изучение тех самых снимков, которые он сделал через телескоп «Брюс» в Перу. На основании этих и других снимков она помогла Шепли разделить звездные конгломераты на несколько подклассов по концентрации звезд в их центрах. Различия указывали на разные эволюционные стадии развития скоплений. Под руководством Шепли мисс Сойер также уточнила видимые фотографические величины всех скоплений, стремясь подтвердить расстояние до каждого.

В июне 1928 года мисс Сойер готовилась к получению магистерской степени в Колледже Рэдклифф, а мистер Хогг – в Гарварде. Оба искали еще более высокого академического признания, и не только его. Фрэнк предполагал закончить аспирантуру за год, но Хелен требовалось как минимум два года, а то и три. В Колледже Рэдклифф настаивали, чтобы она освоила немецкий язык, к тому же Маунт-Холиок дал ей недостаточную подготовку по математике и атомной физике. По правде говоря, впервые оказавшись в Гарварде на коллоквиуме, где мисс Пейн делала доклад «Продолжительность жизни возбужденного атома водорода», она приняла такое название за шутку.

Мисс Пейн превратилась из стажера в полноправного астронома в 1927 году и получила от обсерватории жалованье $175 в месяц. В ее новые обязанности входило редактирование всех внутренних публикаций – «Анналов», бюллетеней, информационных писем и монографий. Она занималась этим с удовольствием и по-настоящему любила «суматоху университетского издательства, вид и запах свежих оттисков, вычитывание гранок, мастерство верстки». Она также строила графики для других авторов, а в случае с иностранными авторами правила статьи, если было необходимо улучшить их английский.

Мисс Пейн, хотя не была штатным преподавателем, учила аспирантов и руководила диссертационным исследованием Фрэнка Хогга. Шепли считал, что она заслуживает академической должности, и сообщил об этом Лоуэллу, который воспротивился идее. Когда-то он отказал мисс Кэннон в звании куратора фотографии Гарвардской корпорации, а теперь отказывался принять мисс Пейн в преподавательский штат университета. Более того, по словам Шепли, президент поклялся, что, покуда он жив, мисс Пейн не станет преподавателем в Гарварде.

Хотя одна дверь перед мисс Пейн захлопнулась, она не остановилась и пошла по тем дорогам, которые были для нее открыты. Она продолжила работу мисс Ливитт по фотографическим звездным величинам, как изначально хотел Шепли. Также по просьбе Шепли она принялась писать новую монографию, продолжение «Атмосфер звезд», о звездах высокой светимости.

Занимаясь спектрами самых ярких звезд, она задалась вопросом, не тускнеет ли их свет при прохождении через пространство. Возможно,