– О чем ты, князь?

– За сколько тебя купили Шуйские? Обещали отдать мой удел?

– Не забывайся, князь!

Овчина рассмеялся.

– Доброхота нашли. Я думал, что ждать от врагов своих, каких коварных деяний? Все оказалось просто. Приходит неподкупный князь Ургин и предлагает мне бежать, предупреждает о скорой расправе. Кто ж не желает сохранить жизнь! Я соглашаюсь и тайно выезжаю из Москвы в сопровождении ратников особой стражи. Как только я оказываюсь за городом, меня хватают твои же стражники либо люди Шуйских. Вот тогда братья получают полную возможность делать со мной все, что им заблагорассудится. Пытать, уродовать, изгаляться по-всякому, пока не сдохну от мучений. Да! Шуйские хорошо продумали свою месть. А каков подлец ты, князь Ургин! Меня уличал во всех смертных грехах, судом Божьим грозил, а сам?

Дмитрий, с трудом сдерживая ярость, произнес:

– Ты подбирай слова, Овчина. Я ведь и без Шуйских могу с тебя ответа за них спросить.

– Ничего ты не можешь. Как и твои Шуйские, Бельские, Глинские вместе взятые. Хорошо, что ты пришел. Теперь я могу чувствовать себя в безопасности. Моя защита в благосклонности Ивана. За это я тебе благодарен, князь Ургин. А сейчас ступай. Больше нам говорить не о чем. Да хозяевам своим передай, что Овчину на мякине не провести. Но я готов обговорить с ними наши дальнейшие отношения. На первенство не претендую, однако и последним быть не желаю. Ступай, неподкупный князь Ургин! Иди с Богом. Об Иване не беспокойся. Я буду при нем неотлучно.

Дмитрий видел, как преобразился Овчина. Страх отпустил его, вернулось прежнее высокомерие.

Ургин покачал головой.

– Глупец ты, князь! Хотя чего ждать от тебя, меряющего других по себе? Я прощаю тебе твои оскорбления, потому как ты приговорен к смерти.

– Конечно, я глупец, а все остальные умные. Уходи, не желаю больше видеть тебя!

Дмитрий резко поднялся со скамьи, вышел из палат и направился к выходу из дворца. Овчина же рывком распахнул ворот рубахи.

Ишь ты, как мудрено хотели расправиться с неугодным князем братцы Шуйские! Сам Ургин ни за что не пришел бы предлагать помощь. Кто же помогает врагу? Ему желают погибели. А тут якобы спасение.

Но это очень хорошо. Приход Ургина означает одно. Шуйские напрямую не решатся тронуть любимца великого князя. Они понимают, что позже, как Иван подрастет да окрепнет, это может им дорого обойтись.

Правильно понимают! Надо держаться рядом с великим князем, и тогда враги пойдут на торг, как Шуйские и Бельские, решившие убрать Елену. Конечно, прежнего положения не вернуть. Главенство в опекунском совете захватил князь Василий Шуйский, ну и пусть.

Передерутся бояре, это неизбежно. Тогда многое изменится. А потом подрастет великий князь. Вновь наступит его, Овчины, время. Полетят головы думных бояр, а особливо Ургина. Но тот умрет не сразу, помучается пред смертью. Уж для него Овчина сам придумает самые страшные пытки.

Овчина-Телепнев выпил кубок вина, успокоился и прошел в отведенные ему палаты Кремля. Он совершенно не осознавал, что, отвергнув предложение Дмитрия, самолично подписался под смертным приговором, уже вынесенным ему.

Утром 10 апреля Овчина пошел в опочивальню великого князя. Он вроде бы разгадал коварные замыслы Шуйских, но на душе было беспокойно. Плохое предчувствие не отпускало. Может, это было следствием тревожных снов, которые рвали ночь на клочья и не давали забыться. Или же так сказывался дождь, не прекращающийся на улице. Овчина пытался взбодриться, но не мог.

Великий князь сидел на лавке у окна.

– Доброго утра, государь!

– Плохое утро сегодня, – ответил Иван. – Надоел дождь, с ним на душе нехорошо.

– Пройдет, государь! Сейчас дождь льет, а потом ветер тучи разгонит, и выглянет солнце. Весна на дворе. – Овчина присел рядом с Иваном и спросил: – Почему книги на полках? Чего не занимаешься?

– Не с кем, да и не хочу.

– Все по маме тоскуешь. – Овчина вздохнул. – Полно уже. Седьмой день идет, как похоронили голубушку. Погоревали и хватит. Жить, государь, надобно.

Иван повернулся к Овчине.

– Скажи мне, Иван, почему так быстро померла мама? С утра весела была, здорова, а потом будто кто-то пронзил ее невидимым копьем. Мамин крик и сейчас слышу. Очень больно ей было. От чего?

– Не знаю, государь, – солгал Овчина.

Он-то понимал, что Елену отравили, но сказать это ребенку не мог. Рано ему еще знать о людских каверзах и подлостях.

Но Иван сам неожиданно спросил:

– Маму убили, да?

– Сказал же, не ведаю.

– Зачем ты и няня обманываете меня?

– Никто тебя не обманывает, великий князь. Разве можно говорить то, чего не знаешь? Вот это был бы обман. А почему ты к еде не прикоснулся?

На столе стояла посуда с завтраком.

– Не хочу!

– Ну и ладно, проголодаешься, поешь.

– Расскажи мне чего-нибудь, – попросил Иван.

– Что именно?

– Сказку какую, историю, только не страшную. Раньше Федор сказывал, мама, а теперь некому. Один я остался. Сирота.

– Я с тобой.

Иван вздохнул.

– У тебя свои заботы, у Дмитрия свои. – Он взял в руки свирель, но тут же бросил ее под лавку.

– Ничего не хочу. Нет, хочу. Пусть дождь прекратится, и солнце выйдет. Чтобы гулять пойти. Во дворце тошно и страшно. Уведи меня куда-нибудь, Иван.

– Теперь это не в моей воле.

– А в чьей?

– Опекунов твоих.

– Не люблю я их.

– Что поделать, так положено.

– Кем положено?

– Хотя бы завещанием отца твоего.

– Я его плохо помню.

– Немудрено. Тебе три годка было, когда он умер.

В коридоре послышались шаги нескольких человек. Овчина невольно вздрогнул.

Иван взглянул на него и спросил:

– Кто это?

– Не знаю! Может, стража?

– А зачем?

Ответить Овчина не успел. Дверь в отворилась, и в комнату вошли четверо: Иван Шуйский, какой-то боярин и двое стражников.

Шуйский встал посреди помещения, не обращая внимания на великого князя, посмотрел на Овчину и заявил:

– Вот ты где спрятался!

– Что вам надо? – вскричал Иван.

Шуйский ответил:

– Не что, государь, а кто. Мне нужен изменник Овчина.

Телепнев-Оболенский побледнел как смерть.

Иван же топнул ножкой.

– Как вы смеете врываться сюда без моего дозволения?