– Равных в совете и думе быть не может. Кто-то должен стоять выше, князь Дмитрий, – проговорил Иван Шуйский. – Тут наше условие таково: главным станет Василий Васильевич. Вам же, Бельским, будет возвращено прежнее положение во всем и право влиять на решения совета и думы. Шуйские и Бельские начнут править государством от имени Ивана. А потом посмотрим.

– Ладно, – сказал Дмитрий. – Да будет так. Как вы намерены убрать Глинскую?

Василий Васильевич усмехнулся.

– Позволь, князь Дмитрий, оставить это на наше усмотрение.

– Что ж, тем лучше.

– Значит, порешили?

– Порешили! – ответили Иван Шуйский и Дмитрий Бельский.

– Скрепим же наш договор клятвой.

Заговорщики разъехались за полночь.

Март в этом году выдался холодным. Зима не желала уступать своих позиций. Дул сильный ветер, осыпал землю колючим, злым снегом. В городе было безлюдно, оттого совет Шуйских и Бельского остался тайным. Хозяина же того дома утром второго дня соседи нашли в сенях мертвым.

Наступило 3 апреля 1538 года. Правительница проснулась как обычно, в 7 часов утра. Приведя себя в порядок, она прошла в покои Ивана.

Елена была весела, обняла сына, лежащего в постели, и сказала:

– Посмотри, Ваня, в оконце! Солнце светит, весна наконец пришла.

– Мы теперь долго гулять будем?

– Да, сын, и не только по двору, но и на луга ездить, в леса, по реке плавать. Жизнь веселее, радостнее станет. Вставай! Мамка Аграфена поможет тебе одеться и приведет на молитву. После завтрака мы с тобой немного позанимаемся, потом ты с детьми боярскими пойдешь играть на улицу.

– Хорошо, мама.

– Вставай, дорогой.

Великая княгиня вышла из покоев сына, куда сразу направилась Аграфена Челяднина. В коридоре у лестницы она встретила Овчину-Телепнева.

Князь поклонился.

– Доброе утро, государыня!

– Доброе, князь! Смотрю, вроде настроение у тебя нехорошее. Почему в такой-то чудесный день?

– Нет, Елена, настроение у меня обычное.

– Что на Москве?

– Тоже все как обычно.

– Что-то ты от меня скрываешь, князь. Женское сердце не обманешь.

– На душе неспокойно, а почему, не ведаю!

– Пойдешь с нами гулять, душа и успокоится.

Овчина-Телепнев невесело улыбнулся.

– Она и сейчас, как поговорил с тобой, успокаивается.

– Вот и хорошо. Пойдем в храм. Помолимся, радостно станет.

Дмитрий Ургин приехал в Кремль около полудня. Ратник особой стражи Матвей Гроза, являвшийся в тот день начальником наряда, доложил князю о том, что никаких происшествий не случилось. Княгиня Елена только что вернулась во дворец с прогулки вместе с малолетним великим князем.

Выслушав стражника, Дмитрий направился туда же, но не успел подняться по лестнице, как услышал крики. Он бросился к покоям Ивана, но сразу понял, что вопли исходили из опочивальни великой княгини.

Дмитрий вошел в покои правительницы и увидел страшную картину. Елена лежала на полу, раскинув руки. Ее пышные волосы разметались по каменьям, красивое лицо исказила безобразная гримаса. Тело билось в судорогах, изо рта показалась пена. Рядом, застыв, стоял Иван. Кричала Аграфена.

Дмитрий выскочил в коридор.

– Стража! Лекарей сюда, быстро!

Появился и князь Овчина.

– Что здесь? – спросил он у Дмитрия.

Тот молча кивнул в сторону опочивальни. Овчина бросился туда. Прибежали лекари. Дмитрий хотел увести отсюда малолетнего великого князя, но Иван не пошел. Он прижался к Дмитрию, крепко сжал его стан и широко открытыми от ужаса глазами смотрел, как лекари пытаются спасти его мать.

В течение часа они боролись за жизнь великой княгини, но тщетно. Во втором часу пополудни Елена на какое-то время пришла в себя и протянула руку к Ивану. Дмитрий подвел к ней сына. Елена успела перекрестить мальчика и вновь потеряла сознание. По стройному телу пробежала судорога. Голова великой княгини склонилась набок.

Лекарь поднялся, перекрестился и сказал:

– Преставилась раба Божия Елена.

Наступившую было тишину разорвал отчаянный детский крик:

– Мама!

Иван вырвался из объятий Дмитрия, упал на тело матери, забился в истерике. Овчина-Телепнев, бледный как снег, стоял рядом, не в силах что-либо сделать. Аграфене удалось оторвать Ивана от тела матери. Дмитрий провел его в коридор, потом в детскую. А из опочивальни великой княгини доносились вопли.

Собрались и ближние бояре, бывшие в то время в Кремле. Они просто стояли и смотрели на тело покойницы.

Шуйские были тут же, но недолго. Они бросили на Овчину ненавидящие взгляды, не обещавшие ему ничего хорошего, и ушли.

Великую княгиню в этот же день без пышности похоронили в Вознесенском девичьем монастыре. Так закончилось недолгое правление Елены Глинской. Сбылось пророчество ее покойного мужа.

Во дворе ненадолго воцарилось глубокое затишье. Оно предвещало великую бурю, способную смести все на своем пути.

Черней виденье с каждым годом,

И все безрадостнее явь…

Как тяжело дорогу бродом

Искать, где кинулся бы вплавь!..

А жизнь, столь полная терзанья,

Так коротка, так коротка…

И вот последнее признанье

Срываю с кровью с языка!

С. А. Клычков

Едино воспомяну: нам бо во юности детства играюще, а князь Иван Васильевич Шуйской седит на лавке, локтем опершися, о отца нашего о постелю ногу положив; к нам же не приклоняся не токмо родительски, но еже властелински, яко рабское же, ниже начало обретеся. И таковая гордыня кто может понести?

Фрагмент из первого послания Ивана Грозного князю Андрею Курбскому

Прошло шесть дней после смерти и скорых похорон Елены Глинской. Поздним дождливым вечером 9 апреля 1538 года от Рождества Христова князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский задумчиво сидел на лавке в той самой палате, где еще совсем недавно вместе с правительницей строил далеко идущие радужные планы на будущее. Они рухнули в одночасье, когда пришла неожиданная и страшная кончина Елены. Тогда за окном светило яркое весеннее солнце, сейчас же шел мелкий, нудный, совсем не весенний дождь.

Где-то за Москвой полыхали зарницы. Протяженным эхом, как вспененные волны беспокойной реки, докатывали до дворца далекие раскаты грома. К столице русского государства приближалась гроза. Но она не страшна. Накроет город и уйдет дальше, прочь.