Григорий улыбнулся.

– Чую, будет свара. Вот и славно! Я быстро.

– Давай, Гришка, жду.

Вскоре князь Ургин, Григорий Тимофеев и Андрей Молчун выехали из Троицких ворот Кремля и направились к новгородской дороге.

Отряд князя Телепнева-Оболенского в то время достиг виселиц. Здесь были казнены бояре, вставшие на сторону Андрея Старицкого.

Увидев трупы с посиневшими лицами, с вываленными изо рта языками, остекленевшими открытыми глазами, Иван отвернулся и прижался к Овчине, с которым ехал на одном коне.

Тот наклонился к мальчику и спросил:

– Ты что, государь, испугался?

– Да, боюсь, – ответил Иван.

– Кого, государь? Мертвецов? Так их нечего бояться. Опасаться следует живых, а мертвые вреда уже не принесут. Государь, смотри на этих висельников. Они хотели сжечь Москву, убить и тебя, и маму твою.

– За что? – не глядя на повешенных людей, прошептал испуганный Иван.

– Дядюшка твой пожелал захватить власть, занять твое законное место.

– Я боюсь их!

– Ну вот! Тебе радоваться надобно, что врагов твоих мы вовремя выявили и извели.

– А мне не радостно, а страшно и… жалко их.

– Запомни, государь, измену на Руси только каленым железом выжигают. Не ты, а тебя все бояться должны. Теперь будут, ибо изменников казнили от твоего имени. Так что подними голову и гляди. Привыкай. Тебе не раз предстоит… – Князь Овчина услышал приближающийся топот коней, обернулся. – А это еще кто спешит сюда? Ургин никак не угомонится! – Он приказал охране: – Князя пропустить, остальных остановить и держать в кольце до отдельной команды!

Но люди Овчины не смогли остановить ратников особой стражи. Те галопом прошли мимо и сдержали коней, вплотную подъехав к Овчине и великому князю.

Овчина-Телепнев гневно выкрикнул:

– Чего тебе надо? Кто звал сюда тебя и твоих людей?

Иван потянулся к Ургину.

– Дмитрий, мне страшно!

Тот обжег Овчину пронзительным взглядом.

– Отпусти Ивана!

– Что еще?

Но Дмитрий подхватил Ивана за руки, протянутые к нему, и тут же передал его Тимофееву.

– Подержи, Гриша, великого князя. Отъезжайте с Молчуном в сторону, покуда я с Овчиной поговорю.

Овчина-Телепнев резко обернулся к охране.

– Стража! Взять людей Ургина, забрать великого князя.

Ратники двинулись было с места, но на дороге от Москвы показались еще три всадника. Это спешили к начальнику Федор Шляга, Егор Лихой и Афанасий Дубина. Люди Телепнева замешкались и сами оказались в окружении ратников особой стражи.

На этот раз приказ отдал Ургин:

– Гриша, передай нашим людям, чтобы смотрели за охраной князя Овчины. Если что, разоружить ее, но никого не увечить, понял?

– Понял, князь! Это мы быстро.

Овчина сообразил, что сила на стороне Дмитрия, повернулся к нему.

– В чем дело, князь? Что за дерзость? Или ты забыл, кто пред тобой?

– Тебя разве забудешь? Захочешь, да не сможешь. Ты зачем сюда великого князя привез? Похвастать, как перевешал бояр, сложивших оружие и поверивших твоей лжи? Конечно, достойно похвалы. А ты не подумал, что Иван еще ребенок? Нашел забаву, дитя висельниками страшить! Или это входило в твои тайные планы? Запугать ребенка так, чтобы он умом тронулся? Потом легче будет влиять на него!

– Как ты смеешь, Ургин, так разговаривать со мной? – процедил сквозь зубы Овчина-Телепнев.

– Мой род познатнее твоего будет. Так что смею, князь Овчина. Великая княгиня не снимала с меня ответственности за безопасность великого князя. Да это и не в ее силах. А ты для меня не указ, не глядя на все твое положение.

– Что? – Рука Овчины дернулась к сабле, висевшей на боку.

Ургин усмехнулся.

– Ты за сабельку-то не хватайся, и вытащить не успеешь, как окажешься на земле. А может, ты желаешь сразиться со мной в честном поединке? Так давай! Отправим стражу с великим князем подальше и начнем. Но учти, драться в поединке – это тебе не города грабить, в чем ты отличился в Литве три года назад. Палач ты отличный, ничего не скажешь. Посмотрим, сколь силен в сражении.

– Не по чину мне драться с тобой, князь Ургин.

– Струсил? Не ожидал я от тебя этого. Впрочем, трусость иногда спасает жизнь.

– Ты горько пожалеешь о сегодняшней дерзости!

– Э-э, князь, сколько мне угрожали, не счесть, однако живой пока.

– Вот это ты верно сказал, что пока.

– Тебе не обо мне, о себе думать надобно, и не малолетнего князя пугать, а в оба глаза глядеть, как бы сабля чья голову не снесла. Творящим зло злом и воздастся.

– Все! Мне надоело слушать тебя, тем более продолжать разговор. Во дворце пред великой княгиней ответ держать будешь за свое хамское поведение.

– Я отвечу за слова свои, не впервой! Только ты, когда станешь расписывать княгине подробности нашей встречи, не забудь сказать, что твой отряд из шести человек без боя лапки задрал. То-то она довольна будет охраной великого князя.

– Оставь свои советы при себе!

– Конечно. – Ургин развернул коня и отдал команду ратникам особой стражи: – В Кремль, ребята! Гришка, великого князя держи крепко да не растряси!

Отряд Ургина скрылся за поворотом дороги, с двух сторон сжатой густым лесом.

Овчина же вытащил плетку, подъехал к поникшим стражникам и начал яростно хлестать их.

– Вот вам, скоты, за службу верную, вот вам за защиту и за храбрость! – Он махал плетью, покуда рука не устала, после чего приказал: – Домой! Там с вами отдельный разговор будет, воины!

Вернувшись в Кремль, Ургин ожидал немедленного вызова к великой княгине. Ведь разъяренный Овчина первым делом поспешил во дворец. Но время шло, а Дмитрия никто никуда не вызывал. Более того, дворец покинул и Овчина-Телепнев. Ургин отпустил стражников и остался в Кремле.

С ним остался и Григорий Тимофеев, который поправил на себе оружие и сказал:

– Что-то, Дмитрий, я последнее время Федора Колычева не вижу. Не захворал ли? Проведать бы его надобно.

– Не до того, Гриша.

– Почему?

– Не пойму я, Гриша, неужто Овчина не доложил Елене о нашей стычке?

Тимофеев пожал плечами.

– Кто знает, Дмитрий. Вроде и должен был. С другой стороны, невыгодно это ему.

– Невыгодно?

– Сам посуди, узнает княгиня о том, что мы спокойно Ивана у Овчины забрали, и как поведет себя? Похвалит князя? Вряд ли. Скорее уж обвинит в трусости. А Овчине оно надо? Вот, наверное, и решил князь Иван замолчать это дело. Ты к Елене не пойдешь, Ивана Овчина уломает не говорить матери о твоем с ним разговоре. Да мальчонка толком ничего и не слышал. Разбирательств не будет. Это на руку Овчине. Понятное дело, задел ты его серьезно, и обиду он на тебя затаил большую. Сейчас Овчина мстить не станет, но позже обязательно устроит тебе какую-нибудь подлость. Да ну его, Дмитрий, что будет, то и будет. Поедем-ка лучше Федора проведаем.