не слишком чистые, ногти потрескались и обведены грязью, худое предплечье расцвечено синяками и самыми разными шрамами — все это подсказывает, что случилось сегодня.

— Скажите нам, что происходит. Пожалуйста.

Двое из моих радушных опекунов уже увидели шанс покинуть нас, но другие две слишком сильно вложились — с чего бы им брать и уходить прямо сейчас. Они следят за каждым моим движением.

Я чуть пощипываю пациентку за мочку уха, нажимаю стержнем ручки на ногтевое ложе, сжимаю мышцу над плечом — нет ответа. О том, что женщина дышит, напоминают запоздалые содрогания. Я не могу уловить запах алкоголя, не вижу на ней никаких свежих ран.

— Вы не собираетесь хоть что-нибудь делать?

— Разве вы ей не поможете?

Я поднимаю на них взгляд.

— Извините?

— Вы, кажется, ничем особенно и не заняты.

В какие-то дни это бы меня добило. У меня в голове внутренний голос забормотал бы что-то там про несведущих зевак. И честил бы на все корки их легковозбудимую отзывчивость и возникающие из-за нее помехи, а сам я все равно слегка улыбался бы и благодарил их за помощь. Никто не стучится в дверь кабины пилотов и не предлагает самостоятельно повести самолет только из-за того, что попали в небольшую турбулентность. Но власть толпы занимает порядочную часть жизни скорой, и сегодня я в силах увидеть суть этого сводящего с ума воодушевления: группа обеспокоенных личностей, полностью захваченных в сиюминутное происшествие, подстрекают друг друга — и отбрасывают тень своего беспокойства на взъерошенного медика, откликнувшегося на вызов. Не могу сказать, что я их в чем-то виню: они вообразили себе героического спасителя, а не меня — я-то вовсе их разочарую. Но не все потеряно. Я вот-вот сделаю их день счастливым.

— Хорошо, дамы. Мне прямо сейчас понадобится ваша помощь. Вас не затруднит?

Обе ретиво кивают в ответ.

— Конечно, конечно.

— Только скажите, что делать.

Как было бы просто огрызнуться в ответ! Но ладно уж, пусть почувствуют себя полезными — лучше я поступлю так.

— Вы поможете мне положить ее на бок?

Пожалованные великой милостью, они неуверенно опускаются на колени около пациентки и следят, что же буду делать я, — чтобы убедиться, что они не спутали слова своей роли. Все втроем мы поворачиваем пациентку на правый бок лицом ко мне, сгибаем ей руки и ноги, как у бегущего проволочного человечка: так она не перекатится назад. Ее конечности гибкие, податливые, словно бы пластилиновые.

— Можете ли вы за меня вытянуть ее руку из рукава? Хорошо. И изогнуть наверх, а потом ей под голову? Куртку, не руку… Превосходно.

Я нажимаю на челюсть пациентки, чтобы она открыла рот, и просовываю изогнутую трубку воздуховода поверх ее языка, и поворачиваю так, чтобы воздуховод попал куда надо. Он оказывается у задней стенки глотки и своим изгибом придерживает язык, чтобы тот не причинил моей подопечной вреда.

— Вы так делаете, чтобы у нее язык не запал?

— Вроде того, да.

Раз моя подопечная терпимо относится к такому вторжению, не кашляет и не выталкивает трубку наружу — значит, она глубоко без сознания.

— Ага. Передайте, пожалуйста, сумку.

Я вынимаю чистую маску, соединяю ее с кислородным баллоном, пристегиваю ремешком к голове пациентки — так, чтобы маска дотянулась и до рта, и до носа, потом беру вторую упаковку, там назальная канюля (она понадобится мне, если я буду использовать дефибриллятор), изгибаю ее под носом у моей подопечной и вокруг ее ушей — маленький пластиковый щиток перекрывает женщине губы, и я могу посмотреть на него и быстро оценить, как она дышит.

— Можете поднять ее руку и подержать?

Я оборачиваю манжету тонометра вокруг руки моей подопечной и накачиваю ее, чтобы измерить давление. Цепляю датчик пульсоксиметра пациентке на палец, измеряю температуру в ухе и уровень сахара по капельке крови из пальца. Работаю дальше — и объясняю, что же я такое делаю, и нахожу, к моему удивлению, что когда облекаю мысли в слова, это не отвлекает и не задерживает меня, а помогает упорядочить мои действия. Да еще и помощницы мои, судя по виду, успокаиваются. И, более того, выглядят воодушевленными.

— Так как же вы думаете, что с ней такое нехорошее?

— Что ж…

Мне не очень хочется говорить что-то конкретное.

— Довольно много всего могло случиться.

— Мы подумали: а что, если передозировка героина.

— Ох… и правда…

Я не ставил на кон помногу — и меня обошли, перехватили идею.

— Просто… мы на прошлой неделе обе смотрели ту программу, «Скорую». По телевизору. Вы за ней следите?

— Нет…

— Очень хороший был выпуск.

— Может быть, я тогда работал…

— Вам нужно ее посмотреть.

— Да, может быть, и посмотрю.

— Очень познавательно было.

— Неужели?

— Уверена, она есть на iPlayer.

Я вынимаю и вскрываю упаковку с лекарством. И ищу иглу.

— С какими же людьми они иногда дело имеют!

— Вы не огорчились?

— Еще как.

Две собеседницы собираются подружиться навеки.

— Так или иначе, был человек — ну, там, немного на нее похожий.

Я достаю из упаковки ампулу.

— И он схватил передоз.

— Героин.

— Ужасно.

— Как вы думаете, здесь то же самое?

Я слежу глазами за пациенткой.

— Я бы сказал, весьма вероятно.

— Да неужели?

— Вау…

Предположение подтвердилось; сказать, что дамы получили удовольствие, значит сильно все преуменьшить. Хотя между собеседницами лежит без сознания женщина, они смотрят друг на дружку с явной радостью. Но здесь еще не конец. Они же одним чутьем поставили верный диагноз! Потому у моих помощниц словно выросли крылья — и теперь они переносятся к лечебной части сценария.

— А потому…

— Да?

— …значит, вы собираетесь дать ей наркан?

Я уже примериваюсь к тому, чтобы отломить верхушку ампулы. С нарканом, ну да.

— Извините?

— Вы ведь сейчас дадите ей наркан? Он же так называется, нет?

— Наркан?

— Я уверена, по телевизору его так и называли.

— Точно! Они дали тому дядьке наркан, и он очнулся.

— Дали?

— Вкололи.

— Ну, он очнулся, обругал их всех и ушел.

— Так вы собираетесь дать ей наркан?

Неужели до этого правда дошло? Я уже привык к тому, что человеколюбивые доброхоты машут мне руками, как мельницы — крыльями, с обочины трассы. Внезапные эксперты на месте дорожных аварий тоже мне примелькались. И я научился терпеливо улыбаться, когда члены семьи критикуют мои методы. Да что там, я наловчился даже объяснять: мол, вовсе не пытаюсь пациента отравить — просто предлагаю кое-какое болеутоляющее.

Но ни разу раньше мне не советовали из толпы, какие лекарства давать.

А все твердят: мол, телепередачи не познавательные…

Я сделал инъекцию, и