— Охоты?

— Ага, на лося, стервец, хаживал, — ответил Агеев, переживая за животный мир. — Нам все лосину таскал, тьфу!..

— А что ж вы, голубушка, её брали да нахваливали, — вдруг вспомнил Иван Иванович.

— Я?

— Да-с!

— Да, я кусочек.

— Голова сохача — это кусочек?

— Я внукам. Чтобы природу родного края.

Я понял — пора уходить. От любителей родной окраины. Что и сделал, узнав местоположение гражданина Матушкина. На всякий случай.

В коридоре обнаружил, что женский коллектив полностью удовлетворил себя ходовым товаром и теперь гоняет чаи. В кабинетах. С желтым сахаром, сработанным из херсонского буряка.

Народец у нас удивительный. Вот-вот горло перегрызет за шелковые трусы, а через час мирное чаевничание и тары-бары за жизнь.

На улице заканчивалась разгрузка трайлера: бесконечность имела-таки свой конец. В смысле, финал.

Мои друзья тоже заканчивали, но загрузку. Трех мешков. Я удивился: на хрена столько сладкой смерти? На что получил ответ — у меня отсутствует чувство хозяина и я совсем не думаю о будущем.

Я не понял — о каком будущем речь? Светлом, как самогон, ответили друзья, для всех ливадийских обитателей: от дедка-соседа Евсеича до астронавта, плавающего в космическом пространстве материнской утробы.

Я отмахнулся от шуточек и открыл папку, добытую в перебранке с любителем родного края. Перегруженный джип начал движение — солнечные зайцы-задрыги прыгали на докладных, планах мероприятий, финансовых документах. Ничего интересного. На первый взгляд. Фамилию возможного убийцы я не обнаружил. Хотя надеялся.

Странная история, завязавшаяся анекдотом. Это я про мыльную бомбу в обувном коробе. История, имеющая кровавое продолжение. Трупы на радость публики поступают с удивительным постоянством. Один день — один покойник. Или два. Если не три.

Вот такая вот веселенькая арифметика смерти. Алгебра. Высшая математика.

Но кажется, сегодня Бог миловал… И только я так неосторожно подумал, как прозвучал зуммер телефона. Капитан Коваль. Привет, дружище. Привет-привет. Не желаете ли, друзья мои, прогуляться по аллеям ЦПКиО им. Горького. А что такое, капитан? А точнее у Голицинского пруда, развлекался ментяга, с увеселительными лодками.

— Кто, капитан?

— Угадайте мелодию с двух нот, — он был чрезвычайно доволен.

Радовался, что так удачно помогает? Мне. Трупами, плавающими в пруду, как меловые лилии.

— Маслов.

— Угадал мелодию, молодец, — похвалил. — Жду или как?

— Спасибо, сейчас будем, — сказал я.

Могли и не ехать: трупы мало говорят. Да зачем огорчать старательного муровца. Обидится и в следующий раз не даст знать весточки.

… В парке нас встретила атмосфера провинциального праздника. Вращались колеса обозрения, по металлическим крутым желобам американских горок летали тележки, визжали дети на аттракционах, для которых кувыркнуться на голову любимой бабули есть самая сокровенная мечта, плавал запах шашлыка из местных дворняжек, в деревьях горланил репродуктор модной песенкой об узелках: мол, узелок завяжется — он же и развяжется.

Гимн нашему производству: только один узелок развяжем, тот — час же другой завязывается — морским узлом.

Зеваки на пруду устроились лучше всех, примостившись на пологом бережку, как в амфитеатре. Такое было впечатление, что многие надеялись: утопленник оживет и сбацает дробную чечетку.

— Хороший денек, — встретил нас капитан Коваль, для которого день — не день. Без новоиспеченного, скажем так, мертвеца.

— Сколько купался? — присел я перед накрытыми простыней носилками.

— Мочевой пузырь на третьи сутки лопается, — объяснил капитан. — И гражданин всплывает, как подводная лодка.

— На радость публики, — заметил я и приподнял край простыни.

Зеваки оживились. Кто-то свистнул. Это был, кажется, господин Маслов. Не тот, кто заливался трелью, а тот, кто лежал немо и недвижно. Был необыкновенно мордат. При жизни. А теперь после свободного плавания под лилиями ряшка превратилась в распухший каучуковый вилок. Неприятное зрелище. В приоткрытом рту плавала рыбка. Золотая рыбка удачи. Впрочем, это были всего навсего фиксы из металла 595 пробы.

— А Маслов ли это? — задал я вопрос.

— Ксиву мы нашли, — ответил капитан. — Вроде Маслов.

— Резо, дай фотку, — потребовал я.

Через несколько минут мы установили, что труп оказался ложным, если можно так выразиться. Маслов — да не тот. Такая гримаса судьбы порой случается в нашей работе. Капитан Коваль искренне расстроился — он хотел как лучше. Я его успокоил: ещё не вечер…

Что же делать? Все ниточки обрываются или являются неверными. Бродить по лабиринту вслепую? Это могут себе позволить лишь нетребовательные герои бульварного чтива. Где ты, единственная и верная ниточка? Чувствую, рядом. Кажется, протянешь руку и цапнешь. Ан нет! Не даруется, как непорочная проститутка с Тверской. Без предоплаты её скромных секс-услуг.

… Наш джип кружил по городу. Казалось, мы снова находимся в параллельном мире, где смешиваются мерзости и нечистоты планеты всей, а совсем близко живет иной Мiръ — тихий и покойный, как виноградный, прогретый солнцем палисадник у дома. Пыльные, брюхатые от природной энергии гроздья спадают в руки. Но ты давно объелся чернильной изабеллы и без затей прячешься от жаркого дня в прохладном малахитовом пространстве.

Где бы сейчас найти такой палисадничек, чтобы схорониться от свинцового дождика и ураганных смерчей? А?

И только размечтался об этом — новый телефонный сигнал. Если это капитан Коваль с очередным удавленником, сам удавлюсь. На ремнях портупеи.

К моему счастью, это оказалась Ника. Услышав мелодию её голоса, Никитин побелел, точно иерей, застуканный с пригожей прихожанкой. Под алтарем. Где они молились в позе № 127. Если по Камасутре.

Промямлив в трубку, иерей, тьфу ты, мой друг, передал её мне. Зачем?

— Саша, я хочу встретиться. С вами, — заявила девушка со всей официальностью.

— А что такое, детка? — удивился я. Кажется, мы оставили отпечатки пальцев на испанском гранде?

— Поговорить. Конфиденциально.

— А по телефончику?

— Нет, при личной встречи.

— Когда?

— Чем раньше, тем лучше.

Боже! Еще одна проблема. Зря освободили нашего заморского гостя из багажника. Не созрел он под нашим азиатским солнцем, как виноград изабелла. Сердобольные мы, вот в чем причина.

Делать нечего — надо исправлять ошибки, свои и чужие.

Договорившись о встрече с ветреной топ-моделью, я попросил водителя притормозить у перекрестка. Тот занервничал: что такое, мне помочь?