– Какого ещё Людвига?

– Ну, вы ещё спасли его на полигоне…

– Тьфу ты… то есть, прошу прощения, баронесса, но меня сбил с толку ваш наряд!

– Ничего, – одними уголками губ улыбнулась она и исчезла за дверью.

– Фига себе, – хмыкнул про себя Дмитрий. – Интересно, с какого перепугу дочь придворного банкира и наверняка одна из самых богатых невест в России подалась в сестры милосердия? Хотя что гадать, сейчас вернется Щербак и расскажет со всеми подробностями. Уж он-то точно в курсе.

Как ни странно, кресло оказалось вполне удобным и мягким, а потому через некоторое время молодой человек задремал и проснулся только от звука присаживающегося соседа.

– Простите великодушно, – повинился доктор, – я вас, кажется, разбудил?

– Ничего страшного, – зевнул Дмитрий, – ночью выспимся.

– Тоже верно.

Некоторое время они сидели почти в тишине, разве что было слышно, как ехавшие по соседству офицеры развернули свои кресла друг к другу и начали резаться в карты. Щербак взялся за газету, а проснувшийся Будищев достал толстую тетрадь в клеенчатом переплете, в которую он записывал всё, что вспоминалось ему из будущего, и что, по его мнению, можно было внедрить и заработать на этом денег. В данный момент это были винтовки.

Хотя его опыт общения с большим начальством, ответственным за принятие на вооружение разного рода новинок, был довольно куцым, все же было понятно, что пока гром не грянет, русский генерал не перекрестится. А потому, несмотря на все достоинства, пулеметы его, да и любой иной конструкции в ближайшее время вряд ли станут широко распространены в российской императорской армии. А вот винтовки… винтовки у солдат будут в любом случае, тут уж никакой «штыколюб»[63] не возразит.

И вот здесь направление прогресса он себе более или менее представлял. Принятая сейчас на вооружение в русской армии берданка, будучи совсем неплохим оружием, как ни крути, очень скоро устареет. Впрочем, как и все однозарядные системы. Значит, нужна магазинка. Единственной винтовкой этого типа, которую ему доводилось держать в руках, разбирать и даже несколько раз выстрелить, была винтовка Мосина – знаменитая трехлинейка. Конструкцию её он себе более-менее представлял, так что стоило попробовать её воссоздать. В конце концов, не зря же она прослужила верой и правдой столько лет? Даже в Чечне применялись, хотя там чего только ни встречалось, особенно у «духов»…

Занятый этими мыслями, он не сразу расслышал, как появившийся из тамбура проводник громко спросил:

– Не угодно ли чаю, господа?

Надо сказать, что устройство тогдашних вагонов значительно отличалось от тех, к которым Дмитрий привык в своем времени. И дело даже не в отсутствии разделения на отдельные купе. К примеру, ещё совсем недавно даже в вагонах первого класса не было отопления, отчего случались совершенно дикие случаи с замерзшими насмерть людьми. Потом появились печи, тепла которых, впрочем, не хватало, да и топить их частенько приходилось самим же пассажирам.

Впрочем, прогресс быстро шел вперед, и теперь к услугам путешествующей публики было паровое отопление, умывальник и даже клозет. Но вот титан в оборудовании вагона всё ещё не появился, а потому понять, откуда служители берут кипяток для чая, было решительно невозможно! Более того, должностные инструкции и грозные приказы руководства прямо запрещали этот промысел, но… что есть воля высокого начальства по сравнению с желанием подчиненных получить «на чай»? Тлен… Химера… Зеро…

– Вы как? – поинтересовался тут же отложивший в сторону газету доктор и, видя, что занятый своими мыслями сосед ещё не понял, в чем дело, пояснил: – Чаю будете?

– Чаю? – машинально переспросил Будищев. – С удовольствием!

– Вот и славно, – обрадовался попутчик и обратился к служителю: – Любезнейший, принесите и нам с господином юнкером.

– Сей секунд, ваше благородие! – отозвался тот, и буквально через минуту на их столике материализовались два стакана крепко заваренного чая в металлических подстаканниках.

Пока он ходил, Дмитрий извлек из своих запасов сверток с, испеченных заботливой Стешей, и, развернув его, сделал приглашающий жест соседу – угощайтесь.

– Какая прелесть! – обрадовался тот. – Дайте-ка попробовать, с чем они?

– С вареньем, – пояснил Будищев, накладывая в свой стакан кусочки колотого сахара и, зная, что растворяются они крайне неохотно, тут же принялся давить их ложкой.

– Любите сладкое? – с доброй усмешкой спросил Щербак, беря в руки пирожок. – Впрочем, вы ещё так молоды – вам простительно!

– Чай должен быть горячий, сладкий и крепкий, как поцелуй женщины! – возразил ему юнкер и, покончив, наконец, со своим занятием, осторожно отхлебнул.

– Да вы философ! – одобрительно засмеялся врач. – Никогда не слышал подобного афоризма[64].

– Пользуйтесь.

– Всенепременно, хотя, пожалуй, с моими нынешними спутницами не стоит. Они дамы серьезные.

– Вы про сестер милосердия, садившихся в следующий вагон?

– Да. Меня некоторым образом просили присмотреть за ними в пути, тем паче что направляются они, как и я многогрешный, в Красноводск.

– И графиня?

– Вы про Елизавету Дмитриевну Милютину?

– Наверное. Та милая девушка, что вас позвала, не говорила фамилии.

– Ваша правда. Она тоже направляется вместе с нами, хоть и не является одной из них.

– А кем является?

– Ну… – замялся доктор, явно подбирая выражение. – Елизавета Дмитриевна с давних пор отдает всю себя благотворительности и определяет себя как друга сестер. Заметьте, будучи несравнимо выше их по положению в обществе, она пожелала путешествовать вместе с ним в вагоне второго класса!

– Понятно, – хмыкнул Дмитрий, – фамилия, кстати, какая-то знакомая…

– Ещё бы, – удивился его невежеству Щербак. – Она же дочь Дмитрия Алексеевича Милютина – нашего военного министра!

– Точно, – кивнул юнкер, сразу же записавший графиню в категорию скучающих барынь, от безделья занявшихся благотворительностью.

– Вы хоть своего министра фамилию помните? – с легкой иронией поинтересовался врач.

– А зачем? – усмехнулся юнкер. – Мы его так и зовем – дядька Степан![65]

– Да вы, батенька – шутник!