Она будто даже вздохнула, но непонятно, грустно или с ностальгией.

– Уж как печалилась первое время! Ничего. Пообвыкла. Жизнь она везде свою волю диктует, не с утеса ж бросаться. Так что эти мысли оставь. А то я заметила, как ты себе в горло вцепилась.

– Когда вцепилась?

– Да хоть бы позавчера. Своими глазами видела. Вот и говорю, не пытайся. Защита рода не позволит.

Позавчера? Когда снова видела старый сон, а утром появились едва заметные синяки на шее?

– Ничего, привыкнешь. Всему обучим. Я когда в семью вошла, даже заговорам научилась, – она указала на мою руку, – конечно, не так лечу, как веды[11], не с детства обучалась, на равнине этого нет, но тоже могу. А как родишь, так вовсе некуда податься станет. Гляди теперь, здесь у нас овощи растут. Их укрывать нужно, иначе не выживут.

Очередная бессонная ночь застала на крохотном освещенном луной дворе. Здесь даже деревянные качели были, наверное, сооруженные в бытность моего жениха ребенком. На них я и устроилась, плотнее завернувшись в вязаную кофту с чужого плеча.

О том, что в последнее время мне не спалось, даже упоминать бессмысленно. Бо́льшую часть времени по ночам проводила именно здесь. Руке стало лучше, но к домашним делам пока не привлекали. Думаю, сия честь приберегалась до времени после замужества. Однако это не мешало вовсю считать меня своей. Жених даже полез целоваться вечером, а я его укусила. Он в ответ замахнулся, но не ударил. Отец окрикнул: «Негоже невесту воспитывать». Вот жених сразу и вспомнил, что время до свадьбы – это пора ухаживаний и милых признаний, а с остальным и подождать можно, пока женой не стану. Он бурно выразил собственное отношение грубыми ругательствами и ушел.

Покачиваясь на поскрипывающих качелях, я оглядывала двор и думала. Все эти дни только тем и занималась, что думала. Рассуждала, где может быть Эйден. Сочиняла, как выберусь отсюда и куда отправлюсь. Мне даже удалось потихоньку вызнать дорогу до равнины. Тропа была одна и шла вниз по горе.

Забавно, наверное, для портальщика интересоваться тропой. Но попасть в руки еще одного охотника по мою душу хотелось не больше, чем выйти замуж. Облик ликвидатора врезался в память до мелочей. Только к концу недели я все же дошла до высшей степени отчаяния и, наплевав на способность ликвиадо отследить, предприняла попытку. Как оказалось, в этом мире есть украшения, которые неплохо блокируют магические способности. Ожерелье мигом сдавило шею так, что стало не до порталов. В глазах потемнело, я осела на землю и потом еще приходила в себя. Благо ночью никто не думал за мной наблюдать.

Лунный свет рассеянно скользил по земле, по траве. Ветер шевелил листья. Я принялась покачиваться и разглядывать перевязанное хозяйкой дерево. Нет, едва ли выживет. Вон и листочки повяли. Не будет у них вкусных плодов, ради которых, как говорила женщина, ее сын карабкался в самую опасную расщелину за ростком, а затем пересаживал на новое место.

Так и качалась, пока уставшие за день хозяева мирно спали в кроватях. Думала, смотрела, а затем пришла одна дикая мысль. Я глядела на дерево, оно махало повядшими листочками, а идея укоренялась в мозгу. Не моя, конечно, а вычитанная давно в фамильной библиотеке. Там были энциклопедии, в том числе о разных племенах, их обычаях и вот…

Я соскочила на землю и отправилась к дому. Заглянула в окно кухни. Очень осторожно, чтобы рама не скрипнула, его приоткрыла. На щеколду окно не запиралось, поскольку в этих краях воров никто не опасался. Красть было попросту нечего. Протянув руку, осторожно вытащила из подставки нож и вернулась на улицу. Возле дерева устроилась на коленях и стала отрезать подпорку, а после откинула прочь.

Ветер усиливался, что в горах было не редкостью, и мне стало зябко, даже кофта не спасала, но отказываться от затеи я не спешила. Вытянула руку и, морщась, быстро, но аккуратно полоснула ладонь. Вероятно, можно было и палец проколоть, только испугалась, что этого окажется недостаточно. Сделав надрез на коре, приложила к нему ладонь и смешала свою кровь с проступившим древесным соком. После я произнесла: «Становлюсь твоей женой», – а ветер покачал ветками, словно дерево дало согласие. Последним штрихом стали перерезанные полоски ткани, скреплявшие ствол наподобие бинтов.

– Ты уж извини, супруг, – я поднялась. Ветер продолжал раскачивать деревце, пока стояла рядом и пыталась прочувствовать, насколько стала частью этого рода. Замотав ладонь только что отрезанной полоской ткани, сняла с запястья браслет и положила у корней. Этого хватит на новую невесту. Пусть лучше по чести договорятся, чем красть.

Громкий хруст переломившегося ствола, который не выдержал напора ветра, грустно упавшая набок верхушка и листочки, устлавшие землю, напомнили, что ночь не бесконечна. Я попятилась к забору, бросая взгляды на дом. Там по-прежнему крепко спали. Оставалось толкнуть калитку и понять, насколько абсурдной была затея.

Я вздохнула, набираясь смелости, и, откинув крючок, толкнула дверцу ногой. Послышался скрип петель, калитка распахнулась, а ногу, преодолевшую невидимый порог, даже не пощипало. Осторожно сделала шаг, а со второго уже неслась сломя голову по тропинке, уводящей прочь.

Я свое обещание исполнила и стала женой. Дерево тоже было частью рода, его даже с большей любовью растили, чем собственное дитя. С замужеством быстро покончила, в одночасье сделавшись единственной в мире вдовой древесного мужа. Он благородно освободил меня от силы защитного круга, я его – от мучительной смерти, перерезав бинты. Сколько бы оно само увядало?

От быстрого бега задыхалась, но и не думала сбавлять шаг. Утром меня уже не будет в поселении. Луна освещала дорогу, а та надежно вела вниз, разветвляясь на убегавшие к другим домам тропинки.

Харчевня скромно приткнулась с краю тропы. Мужчина уперся руками в ее стену и прислонился головой. Сейчас он зайдет внутрь и попросит еды. Она нужна ему, чтобы продолжить путь. Пройти осталось немного, он чувствовал, но нога разнылась, а желудок уменьшился до размеров наперстка. Когда он наполнял его в последний раз? Сложно вспомнить. Но если бы не досадная слабость тела, мог уже найти девушку, потому что зов влек сюда. Маг был уверен, поскольку сам его создал. Капля крови на кончике ножа помогла узнать направление.

Отдыхать, пока не достигнет цели, не в его правилах, но, преодолев весь долгий путь, он, кажется, превысил физический предел, за который даже ему было не шагнуть. Пока очнулся в расщелине, где повезло оказаться не на острых камнях, а на ворохе опавшей листвы и старой хвои, пока отогрелся, зарывшись точно в кокон, потерял время. Затем начал подъем, отыскивая дорогу. Пил стекавшую по камням воду, а в одном месте нога соскользнула с мшистого валуна, и он сорвался. Хорошо, успел ухватиться в полете за торчавший корень, умудрился ничего не сломать, только вывихнул ногу. Пришлось вправлять. Затем снова полз вверх и отыскал тропу. Шел по ней бесконечно долго. Так сколько минуло? Дней пять? Вода была, он собирал ее в найденную засохшую тыкву, из которой сделал типлор[12]. Едой служила горная ягода, съедобные клубни растений, молодые побеги катрана. Один раз нашел среди скал гнездо, оказавшееся пустым. Иногда птица пролетала над головой, однако начать охоту тоже требовало времени, а его не было. Мужчина точно не знал, куда забросило Сэйну.