параметры репарационных платежей Германии, в стране резко выросла инфляция. С помощью печатного станка правительство пыталось залатать дыры в государственном бюджете, а заодно и обменять на международных биржах как можно больше национальной валюты для осуществления первых платежей. Номинальная зарплата рабочих росла, однако стоимость жизни ее неизменно обгоняла. Временный подъем экономической активности сменила затяжная рецессия, предприниматели переходили к бартерным сделкам, сокращали производство, что вело к росту безработицы, особенно среди молодежи.

Россия также переживала один из переломных моментов своей истории. Революционная и государственная составляющая в мировоззрении и практической деятельности советского правительства все больше расходились между собой. В 1921 году участились конфликты ИККИ и Наркомата иностранных дел, которые выносились на заседания Политбюро ЦК РКП(б). В то время как коминтерновцы едва ли не открытым текстом обвиняли НКИД в саботаже собственной работы, Чичерин выдвигал в защиту своего ведомства неопровержимые аргументы: «Линия НКИД заключается в том, чтобы через миллионы трудностей благополучно прошла советская республика, цитадель мировой революции. Только с антибрестской точки зрения безразличия к существованию Советской республики можно эту линию отвергать… Все повсеместно смешивают РСФСР и Коминтерн, и несвоевременный шаг его может создать нам катастрофу»[407].

Гражданская война и политика военного коммунизма разрушили народное хозяйство страны, в Поволжье бушевал страшный голод. Зарубежные коммунисты прилагали немалые усилия для того, чтобы организовать международную кампанию помощи России, для этого были созданы специальные бюро в Москве и Берлине[408]. Исполком Коминтерна на своих заседаниях, посвященных организации кампаний солидарности с Советской Россией, рассматривал вопрос об обращении за поддержкой к Международному рабочему объединению социалистических партий (МРОСП), вошедшему в историю как Венский Интернационал[409]. Тем самым создавалась основа для совместных политических акций, которая в полной мере соответствовала духу и букве Открытого письма.

Своеобразной формой помощи Советской России в годы нэпа стало направление в нее по путевкам КПГ квалифицированных рабочих, владевших новейшими технологиями, освоенными в германской промышленности. Одна из таких колоний сформировалась на московском Электрозаводе, где в течение нескольких лет смогла наладить производство ламп накаливания с вольфрамовой нитью[410]. Фактически речь шла об идейно мотивированном промышленном шпионаже, который сыграл не последнюю роль в индустриализации СССР.

Ставка на идейных соратников делалась и при вербовке советской военной разведкой своих кадровых агентов. Документ соответствующего совещания, датированный 7 апреля 1921 го-да, давал однозначную установку: «1. Классовый характер войны, которую ведет Советская Россия с окружающими ее белогвардейскими государствами, создает необходимость постановки агентурной работы по отношению к государствам, обладающим развитым рабочим классом, на классовых началах… 2. Классовый характер агентурной работы выражается:

а) в подборе агентов на основе партийности и классового происхождения;

б) в самом широком содействии коммунистических организаций воюющих с нами государств»[411].

Комментируя этот и другие аналогичные документы, авторы сборника, посвященного становлению советской разведки, подчеркивают, что ее руководство «никогда не переоценивало помощи, оказываемой разведке со стороны организаций зарубежных компартий как в силу ограниченных возможностей по освещению важнейших военных объектов, так и в силу трудностей конспирации ведения разведывательной работы членами компартий даже при условии полного отхода их от активной партийной работы. Но тем не менее помощь зарубежных коммунистических партий военной разведке была весьма существенной, и, по сути дела, агентурные сети в некоторых странах были созданы при прямой помощи и поддержке коммунистических партий»[412].

Иностранные наблюдатели фиксировали произошедшую смену вех в российской внутренней и международной политике, пришедшуюся на рубеж двух десятилетий. Продолжавший сотрудничать с Радеком журналист и писатель Артур Рэнсом издал в 1921 году книгу, основанную на интервью с лидерами РКП(б). В ней он сформулировал нечто вроде теории конвергенции двух враждебных миров: «Только слепцы не видят того, что коммунистическая Европа меняется так же быстро, как и капиталистическая. Если нам удастся оттянуть начало их борьбы, то по истечению времени воинственные элементы на обеих сторонах забудут о причинах своего противостояния»[413]. Такие практики советского строительства, как Л. Б. Красин и А. И. Рыков, думают не о коммунистической утопии, а о том, как вырвать Россию из вековой отсталости. «Следует признать, что с громкими криками и огромным напряжением коммунисты делают в России то, что на их месте сделало бы любое другое правительство».

К. Б. Радек и А. И. Рыков в кулуарах Третьего конгресса Коминтерна

23 июня — 12 июля 1921

[РГАСПИ. Ф. 490. Оп. 2. Д. 158. Л. 1]

Рэнсом имел в виду новую экономическую политику, которая вернула в страну рыночные отношения и материальный интерес, прежде всего для крестьянства, составляющего подавляющее большинство ее населения. С точки зрения английского журналиста, у Запада не было оснований для того, чтобы мешать модернизации России. Какое бы правительство не пришло после большевиков, оно либо будет проводить их политику — форсированными темпами преодолевать вековую отсталость, либо «позволит России и дальше превращаться в колонию». А это закончится тем, что «русская болезнь» перекинется на всю Европу[414].

Перемены во внутренней и внешней политике Советской России не могли не затронуть сферу Коминтерна. Менее чем через три года после его основания руководство РКП(б) признало крах надежд на «короткую перспективу», которая подразумевала победу рабочего класса в ключевых европейских странах уже в ходе Первой мировой войны или сразу же после ее окончания. «Война не завершилась непосредственно пролетарской революцией», — говорилось в резолюции о мировом положении, принятой на Третьем конгрессе Коминтерна. Новая тактика, вызревавшая на протяжении 1921 года и получившая название «единого рабочего фронта», в большей степени соответствовала как внешнеполитическим задачам Советской России, так и состоянию зарубежных компартий[415].

Левые радикалы и политические сектанты в коммунистическом движении, не желавшие идти на сотрудничество с близкими политическими силами, не без основания называли единый фронт «нэпом во всемирном масштабе». Напротив, рационально мыслящие политики и публицисты как в социалистическом движении, так и за его пределами ставили вопрос о том, не потерял ли смысл его организационный раскол, не приведет ли восстановление единого Интернационала к умножению его политической мощи. Обращаясь к большевикам в лице А. В. Луначарского, писатель В. Г. Короленко выражал мнение многих представителей либеральной интеллигенции на первом году нэпа: «Приходится задуматься о причинах явного разлада между западноевропейскими вожаками социализма и вами, вождями российского коммунизма. Ваша монопольная печать объясняет его тем, что вожди социализма в Западной Европе продались буржуазии. Но это, простите, такая же пошлость, как и то, когда вас самих обвиняли в подкупности со стороны Германии»[416].

Записка В. И. Ленина в Политбюро ЦК РКП(б) о тактике Коминтерна