– Что держать змей в доме опасно? Так я и сам это знаю.

– Опасно! У меня были и гремучие змеи, и даже мокассины. Ядовитая змея ничем не опаснее заряженной винтовки – просто и та и другая требуют определенной осторожности. А моя змея и вправду была опасной – потому что я не знал, на что она способна. Если бы в своем невежестве я обошелся с ней как-нибудь не так, она цапнула бы меня зубами – совершенно беззлобно, ну, скажем, как обиженный котенок – и отправила на тот свет. То же самое и с Майком. С виду он и впрямь ласковый, как теленок, и дружелюбно относится к тем, кому доверяет. Но если он тебе не доверяет… вот тут и выясняется, что это впечатление обманчиво. А так – да, вполне обычный парень, довольно хилый, неуклюжий, дико невежественный, но при этом очень сообразительный, послушный и очень жадный до учения. Что, в общем-то, неудивительно, принимая во внимание его происхождение и необычное воспитание. Но не стоит обманываться его внешностью – как мне не стоило обманываться невинной внешностью своей любимицы. Майк гораздо опаснее коралловой змеи, особенно если ему покажется, что кто-то хочет причинить вред одному из его братьев по воде, скажем, Джилл или мне… Можешь поверить мне на слово, – покачал головой Харшоу, – если бы ты не сдержался и шарахнул меня, когда я объяснял тебе элементарные истины… Так вот, если бы в этот момент на пороге появился Майк – ты бы не просто умер, тебя бы вообще не стало, и настолько быстро, что я не успел бы ничего сделать. А потом он начал бы искренне сокрушаться, что «попусту извел пищу» – твой, значит, вонючий труп, – не испытывая при этом ни малейшей вины за само убийство, во-первых, вынужденное, а во-вторых, не имеющее почти никакого значения – даже для тебя. Дело в том, что Майк верит в бессмертие души.

– Чего? Какого хрена, я же тоже верю, но все равно…

– Веришь, говоришь? – равнодушно поинтересовался Харшоу. – Вот уж никогда бы не подумал.

– А чего тут и думать! Ну, в церковь-то я хожу довольно редко, но воспитывали меня по всем правилам. Я не язычник. У меня есть вера.

– Рад за тебя. Я-то лично никогда не понимал, как это Господь мог понадеяться, что люди сами, на основе одной только веры, выберут из множества религий единственную истинную. Довольно легкомысленный подход к управлению чем бы то ни было – и Вселенной, и любой организацией поменьше. Так вот, если ты веришь в бессмертие души, нам не стоит особенно волноваться, что предрассудки могут привести тебя к преждевременной кончине. С трупом-то что делать, если таковой останется, – закопать или кремировать?

– Не понимаю, Джубал, тебе что, обязательно нужно меня достать?

– Ни в коем разе. Просто я никак не могу гарантировать безопасность человеку, упрямо считающему коралловую змею невинным ужом. Любая твоя ошибка может оказаться последней. Но ты не волнуйся, я не позволю Майку тебя съесть.

У Дюка отпала челюсть. Затем он ответил – очень громко, очень непристойно и не очень членораздельно.

– Ладно, – брезгливо поморщился Харшоу. – Стихни малость и разбирайся с Майком как тебе заблагорассудится. Я хочу просмотреть эти пленки, – добавил он, наклоняясь над проектором, и буквально через секунду возмущенно заорал: – Эта подлая штука меня цапнула!

– А не надо ее насильничать. Вот так… – Дюк закончил настройку, а затем вставил кассету с пленкой; вопрос о том, работает он на Джубала или нет, больше не поднимался.

Автоматическая камера «Митчелл» снимала изображение на четырехмиллиметровую звуковую кинопленку Лэнда, которую потом просматривали в небольшом настольном стереовизоре «Ясинон», снабженном необходимым адаптером. Через несколько секунд на экране начали разворачиваться события, предшествовавшие исчезновению ящика из-под бренди.

Джубал увидел, как ящик летит прямо ему в голову, а затем мгновенно исчезает.

– Слава тебе, господи, Энн не придется рвать свою лицензию. Дюк, прокрути еще раз, только медленнее.

– О’кей. – Дюк перемотал пленку, а затем сообщил: – Замедляю в десять раз.

Замедленный звук превратился в неразборчивое глухое бурчание, и Дюк отключил его совсем. Ящик медленно выскользнул из руки Джилл, поплыл к голове Джубала и снова исчез. Однако на этот раз можно было различить, что исчезает он не сразу, а постепенно, становясь предварительно все меньше и меньше.

– А можно еще медленнее?

– Одну секунду. Тут что-то не так со стереоэффектом.

– А что именно?

– Ни хрена не понимаю. На полной скорости все выглядело вполне нормально, а при замедлении получилось что-то вроде обратной перспективы. Ящик удаляется, очень быстро, но при этом все время остается ближе к нам, чем стенка. Какой-то искаженный параллакс. Странно, я ведь даже не вынимал пленку из кассеты.

– Ладно, Дюк, бросай. Посмотрим пленку из другой камеры.

– М-м-м… а, понял. Это же в перпендикулярном направлении, вот мы все и увидим, даже если та пленка запорота.

Дюк сменил кассету.

– Начало я прогоню побыстрее, а в конце замедлю, хорошо?

– Давай.

Снова пошла та же самая сцена, только снятая с другой точки. В последний момент Дюк замедлил пленку, ящик, вырвавшийся из руки Джилл, медленно поплыл в воздухе и исчез.

– Вот же мать его, – пробормотал сквозь зубы Дюк. – И вторая тоже.

– А теперь-то что?

– Да здесь же снималось сбоку, так что ящик должен был пересечь кадр и выйти за край. А он будто снова удаляется. Да ты же и сам видел.

– Да, – кивнул Джубал. – Движется прямо от нас.

– Но это же невозможно, чтобы и под одним углом прямо от камеры, и под другим – тоже.

– Что значит «невозможно», если это было? Очень интересно, – добавил Харшоу, – что показал бы допплер-радар, пользуйся мы им, а не стереокамерами?

– Хрен его знает, что бы он там показал, но вот эти вот камеры я разберу по винтику.

– Оставь ты их лучше в покое.

– Но…

– Твои камеры, Дюк, в полном порядке. Но ты вот скажи – что находится под прямым углом ко всему остальному?

– Я в загадках ничего не понимаю.

– А это совсем не загадка. Я мог бы отправить тебя за объяснениями к некоему мистеру Квадрату из Флатландии, но не стану этого делать, а отвечу сам. Что перпендикулярно всему остальному? Ответ: два трупа, один старый револьвер и один пустой ящик.

– О чем это ты? Я уже совсем ничего не понимаю.

– В жизни не говорил яснее и понятнее. У тебя ведь как получается: если камеры зафиксировали не то, чего ты ожидал, значит они испорчены, да? А ты попробуй поверить собственным своим глазам. Ладно, посмотрим остальные пленки.

Дальнейшее Харшоу комментировать не стал. Пленки не добавили ничего нового. Пепельница, зависшая под потолком, оказалась за пределами кадра, однако ее неторопливый подъем и спуск были зафиксированы. Изображение револьвера было совсем крошечным, но и тут не оставалось сомнений, что он быстро удаляется – не двигаясь при этом с места. Джубал прекрасно помнил, что оружие не вырывалось у него из руки, а попросту исчезло, и все же убедиться, что камеры зафиксировали то же самое, было приятно. «Приятно» – не очень подходящее к случаю слово, но другого он не находил.