– Всем трудно говорить о нем, – произнес он злобно, – и всемприходится! Его убили, понимаете? Если вам не наплевать на то, кто это сделал,вы должны со мной встретиться.

– А вы что, следователь из районной прокуратуры?

– Я, черт возьми, дизайнер. Федя работал со мной девять лет.Или я с ним. И я должен знать, кто и за что…

– А-а, – протянула Зоя Ярцева, – вы сериалов насмотрелись,да? Про Робина Гуда и торжество справедливости? Милый юноша, вам со мной неповезло. Я ни во что такое не верю. Вы бы оставили Федора в покое и занималисьсвоими делами. Больше пользы будет, это я вам точно говорю, как старшийтоварищ.

Именно потому, что она была совершенно права, Троепольский,вместо того чтобы послушаться, озверел еще больше.

– Где вы работаете?

– Зачем вам?

– Я должен с вами поговорить.

– Я не хочу с вами говорить.

– Где вы работаете? Она помолчала.

– Да и черт с вами. Я работаю в Гидропроекте, знаете, гдеэто? Между Ленинградкой и Волоколамкой, видно за версту. Вы хотите прямо сейчасприехать?

– Да.

– Я закажу вам пропуск. Двадцатый этаж.

Троепольский положил трубку и с сомнением посмотрел на своикроссовки – вряд ли в них можно передвигаться по снегу без ущерба для здоровья,а ни в чем другом он не мог передвигаться, ноги он сильно промочил, покатоптался возле Фединого дома. Тротуары вокруг этого самого дома специально былиспланированы таким образом, чтобы снег, дождь, паводки и разливы рек непременноконцентрировались именно там, где ходят люди. Снег в течение десяти минутпревращал тротуары в непроходимые топкие болота, в которых непременно увязли бывсе танки потенциального противника, если бы им пришло в голову двинуть нажильцов. Дождь заливал подступы, укрепления и фортификации еще быстрее. Вдольдома шли узкие тропки, по которым с грехом пополам можно было ходить,придерживаясь за серую бетонную стену. Тропки выводили прямиком к помойке, ивокруг ящиков по утрамбованному мусору тоже были проложены тропинки – костановке автобусов и маршруток. Выскочив из машины, Троепольский первым деломугодил в лужу – так, что джинсы вымокли по щиколотку, что уж говорить про ботинки!

Пока он сейчас выберется на проезжую часть, поймает машину,объяснит, куда ехать, и до подъезда Гидропроекта его вряд ли довезут, кроссовкитоже промокнут, Троепольский подхватит пневмонию, – хорошо бы “типичную”! –будет долго и уныло болеть, он всегда болел долго и уныло, потом с трудомпотащит себя на работу, и поезд уйдет уже навсегда, и не догнать его будет низа что!

Почему он никак не может купить себе машину?!

– Варвара! А, черт! Шарон!

– Слушаю.

– Сизова попросите дождаться меня. Пусть он никуда неуезжает. Если Светлова появится…

– Арсений, я здесь. Я уже появилась.

Троепольский от неожиданности выронил телефон, которыйсобирался кинуть в портфель. Полина стояла на пороге его кабинета, на ковре заней тряслась экзотическая китайская хохлатка Гуччи.

– Я тебе нужна?

Троепольский вдруг понял, что не знает, как ответить на этотвопрос.

Пожалуй, больше, чем ты думаешь? Пожалуй, больше, чем думаюя сам?

– Где ты была?

– В аптеке на той стороне.

Она имела в виду противоположную сторону улицы Тверской.

Троепольский, согнувшись в три погибели, шарил под столом,искал телефон. Потом, согнувшись еще больше, он заглянул под выдвижные ящики,повздыхал оттуда, потом стал на четвереньки и быстро пополз вокруг стола.Полина посторонилась.

– Ты сделала рентген?

– Ты что-то уронил?

– А в аптеку тебя зачем понесло?

– Я разбила очки.

– Вчера?

– Сегодня.

Троепольский нашарил телефон, зажал его в кулаке и сталпятиться задом из-под стола, разогнулся, с силой стукнулся головой о столешницуи протяжно завыл от боли.

– Ты что? Ударился?!

Подбежала китайская хохлатая собака, выпучила глаза итоненько гавкнула на него.

– Пошла вон, – простонал Троепольский, – черт побери!..

Полина присела так, что прямо перед носом Арсения оказалисьее темные очки, желтая с зеленью щека с розовой царапиной и длинная прядьчерных волос.

– Где ты ушибся?

Рукой Троепольский показал – где. Ему было так больно, чтона глаза навернулись слезы. Идиотизм.

Пальцы Полины Светловой забрались ему в волосы, и он замер инапрягся, моментально позабыв о том, что ему больно, что унизительно сидетьперед ней под столом, и еще о том, что все разладилось в последнее время, и ещео том, что он должен спешить.

– Давай я подую. Хочешь?

Он секунду смотрел на нее, а потом повернул голову, чтобыона подула. Она и вправду подула.

Ее дыхание осторожно и нежно пощекотало кожу под волосами. УТроепольского взмокла спина.

– У крокодила заболи, – сказала Полька быстро, – у бегемотазаболи, у гадюки болотной заболи, а у Арсения заживи…

Так все это было глупо, так не нужно, непривычно, и спинастала совсем мокрой, и Троепольский взял Полину за подбородок свободной рукой,сдернул очки – она моментально зажмурилась и, кажется, голову в плечи втянула –и поцеловал.

Давным-давно они не целовались “просто так”. Пожалуй, ониникогда не целовались “просто так”, даже в начале романа. Только в расчете на“продолжение”, только в качестве “прелюдии”, только затем, чтобы потом“начать”, “перейти”, “шагнуть”…

Шагать было некуда и перейти нельзя.

И еще сидеть было очень неудобно – он почти под столом, стелефоном в упертом в ковер кулаке, она на корточках рядом. И в любую секундумогли нагрянуть сотрудники или идиотка Шарон, и телефон мог зазвонить. И ещеутром Арсений узнал, что она замешана в историю с Фединым убийством. И договорпропал из его квартиры. И враг притаился где-то поблизости. И в чужой машине онмолился, прикрыв глаза, чтобы не видеть снег, – господи, только бы не она!..

Он оторвался от нее и посмотрел внимательно и серьезно,встал на колени и швырнул телефон на диван. Тот приземлился с глухим стуком.

Арсений держал ее так, что вывернуться она никак не могла,но она не смотрела ему в глаза! Не смотрела, и все тут!..

– Полька.

Она уставилась, кажется, на его шею.