В тот же миг миссис Магуайр чудесным образом соскочила с дивана.

— Я пошутил, — сказал я.

Если (снова) перефразировать совет Уильяма Сомерсета Моэма о том, как писать романы, то есть три способа отказать Джо в новом рецепте. К сожалению, их никто не знает. Поэтому, как только Новый год наступил, Джо явился со списком лекарств, которые собирался купить. Я смиренно заполнял первую страницу (из четырех), когда он удивил меня.

Джо наклонился ко мне поближе (я и так откинулся на спинку кресла, сидя за компьютером, поэтому деваться было некуда). На этот раз моя проницательность подсказала, что карри на завтрак он не ел. Более того, и это было странно, я заметил, что он чем-то намазался.

— Я тут подумал, — сказал Джо. — Может, все эти таблетки и правда зря, и мне лучше заняться физкультурой. Как считаешь, что лучше?

Я чувствовал себя так, как будто меня заставили выбирать между шелком и лобковыми волосами.

Но я на мгновение замолчал. Иногда молчание красноречиво — мое, например, выдало страстную речь о том, что шансы Джо изменить образ жизни такие же, как у вульгарного самовлюбленного типа, ставшего президентом США…

Тишина становилась все громче, доверия было все меньше.

— Честное слово, док, — сказал Джо. — Мне теперь не нужны таблетки. Я собираюсь сесть на велосипед и начать заниматься спортом.

Это было своего рода психическое землетрясение.

Хоть штукатурка и не начала отваливаться кусками с потолка, все было почти так же, как в стихотворении «Темный дрозд» Томаса Харди: «Но вдруг безлиственный провал / Шальную песнь исторг, / Стон ликованья в ней звучал, / Немыслимый восторг…»[139]

— Я еще молод, — продолжил Джо мягко, с беспокойным блеском в глазах. — Я вдруг осознаю, что сейчас я в самом расцвете, но это ненадолго. В будущем нас так или иначе ожидают потери, смерть и разложение, и с каждым годом могила все ближе.

Я устыдился своего цинизма. В этот критический момент Джо нужна была поддержка друзей. И если, как у Джо, у вас нет друзей, врач — следующая инстанция.

Было только одно возможное решение. Я уже четко понимал, что делать.

— Возвращайся в свою капсулу, инопланетянин, — сказал я. — И верни мне моего Джо.

Нет никаких ограничений для посещений своего врача, для этого даже не нужно болеть. Поэтому на пороге моего кабинета может возникнуть кто или что угодно: от участника самой возвышенной истории любви до омерзительного грешника, от невыразимо тривиального случая до крайне трагического. И истории получаются как забавные, так и похожие на пьесы с моралью в конце. После тридцати лет практики меня уже ничто не удивляет — пожалуй, кроме того, что врачи-консультанты отвечают на мои телефонные звонки.

Хорошие, плохие, отталкивающие — эти встречи я считаю частью тайных знаний своей работы врачом в небольшом городе и почти уверен, что все они действительно происходили.

Мы стоим на плечах гигантов, но это бывает довольно неудобно.

— Это вам поможет от кашля, — твердо сказал я, собирая в кулак весь авторитет нашей древней профессии, вечной борьбы с суевериями и невежеством, призывая титанов Харви, Листера, Земмельвейса и Пастера[140] и вспоминая, на какие жертвы они порой шли, невзирая на преследования и насмешки.

«Микстура, 10 мл, 4 р. в день», — написал я, и призраки титанов с отвращением отпрянули. Листер издал рвотный звук, а Земмельвейс показал мне средний палец.

— Но что я могу поделать? — спросил я. Существует давняя культурная традиция выписывать микстуры. Эффект плацебо бывает очень сильным. Это жест заботы — я показываю, как серьезно отношусь к проблеме. И это безопасно: «прежде всего не навреди» и все такое.

Появился призрак Галилея, выставив перед собой окровавленные большие пальцы.

— Посмотри на этих неудачников, — с горечью сказал он. — Чертов папа сделал это со мной, и ради чего я принял муки?

— Некоторые ублюдки даже пытались меня отравить, — вмешался Гален[141].

— А для вас выписывать подслащенную сахаром воду — это подделка и обман. Кокрейновский обзор использования противокашлевых средств пациентами с острым кашлем показал, что относительно продолжительности кашля явной пользы нет.

— Это довольно сильное утверждение, — сказал я, — особенно для того, кто осваивал анатомию, вскрывая обезьян.

— Это правда, любитель обезьян, — отозвался Везалий[142]. — Вы предположили, что межжелудочковая перегородка проницаема, и отодвинули науку анатомии на тысячу лет назад.

— Эй вы, — возмутился Гален, — мне просто не дали использовать гладиаторов. Я попробовал один раз, а потом началось: «Я — Спартак!» — и прочее дерьмо.

К этому времени я уже чувствовал себя главным на новостном канале Fox News, и меня тошнило от всей этой типа науки. Отрицание изменения климата, креационизм — наконец-то я понял, как привлекательна простота.

Наука слишком противоречива и запутанна, фантазировать безопаснее.

— Нет ничего постыдного в смятении, парень, — сказал старый добрый Боунз Мак-Кой, — Иногда правильного не существует вовсе, есть только наименее неправильное — оно и будет настоящим лекарством.

— Запомни, — встрял Ван Хельсинг, — мощный удар в сердце.

— Вы же не всерьез это говорите? — запротестовал я.

— Я серьезно, — сказал Румак. — И не называй меня Ширли.

Найти Пряничный домик было непросто. Я спросил дорогу у угрюмой молодой девушки в красном капюшоне.

— Проваливай, — сказала она, — я уже взрослая для подобных шуток. Или для тебя это слишком тонко?