Взыскание Погибших и на канун за упокой души своей матери — бабушки Пани. Будто свечка может протиснуться малым огоньком с этого света на тот... Душа не больше ли тела? Как же больше? У кого она больше? Телу — все: и одежда, и банька, и еда, а душе что? Огонек свечки, который невидимая рука просовывает в щель заката, где начинается тот свет?.. Имена, произносимые отцом Владиславом за проскомидией, — вот что осталось от божьих коровок, улетевших на небо... Блаженны чистые сердцем. Кто они, где они? Кто имеет чистое сердце, становится как воздух, смерть не видит его. Делается прозрачным, как ледяное озеро в Кунгурской пещере, о которой рассказывал Герману недавно побывавший в ней Юрка Дикой...

...Вход в пещеру был завален снегом. После крутого подъема Юрка достиг перевала и отыскал в каменной стене за крутым заснеженным склоном провал. Он бросил на снег тяжелый рюкзак с продовольствием, веревками, лестницей из тончайшего стального троса, ледовыми крюками, ацетиленовой лампой, запасом карбида и принялся ледорубом вырубать ступеньки в твердом фирне. Через снежный карниз и усыпанный щебнем откос Юрка проник под каменный свод и увидел подземный зал с галереей и круглое, покрытое льдом озеро, гладкое как зеркало, освещенное голубоватым светом, проникающим через отверстие, коридоры с низкими сводами, ледяными колоннами, валунами, вмерзшими в лед, каньоны с ущельями. Узкие коридоры вели в новые галереи с ледяными колодцами и пропастями, глубину которых Юрка пытался измерить на слух, бросая вниз кусочки льда, но ему мешал стеклянный звон от падения бесчисленных ледяных игл, сосулек и кристаллов, сорванных ветром с потолка. Там, в озере, на глубине около метра лежал мертвый горный зяблик с распростертыми крыльями, вмерзший в прозрачный лед. Бусинка глаза уставилась в воздух. Славная могила. Никаких химических процессов. Стеклянный звон ледяных игл нетленного времени, осадившего горячую материю, в которой можно вырубить свое тайное, растерзанное вороном имя.

Герман должен был любить Юрку как отца. Одинокого пещерного человека с громовым голосом, который девять месяцев в году тюкает топориком и ворочает бревна, а три месяца проводит под землей, как Прозерпина, вооружившись картами-схемами пропастей с крутыми откосами и уступами, глинистыми отмелями, влажными и мягкими, на которых отпечатываются следы спелеологов, подземными реками, каменными карнизами, темными коридорами, деревьями из кристаллов гипса, помеченными крестиками на глубине трехсот метров... Герман и любил его, как отца, пока Юрка не рассказал ему одну историю, связанную с его собственным отцом, Анатолием...

Это произошло, когда мама ходила беременная Германом, а Наде не было еще и трех лет. Папа взял дочь в лес, и там она потерялась... Так объявил он Шуре, вернувшись из леса. Шура с ума бы сошла от ужаса, если бы не заподозрила подвоха. Уж слишком спокоен был папа. Как ни наскакивала на него мама, он, кротко и опечаленно поглядывая на нее незабудковыми глазами, твердил: потерялась. Заснул я, винился отец, все так же кротко взглядывая на разъяренную мать, и улыбался доброй, растерянной улыбкой.

Шура билась о него, как о каменную стену, трясла его за плечи. Анатолий послушно трясся и твердил все то же: сморило меня, заснул под кусточком, а дочка ушла. Темнело. Шура давно бы уже побежала в милицию, если б не чувствовала, что Анатолий абсолютно спокоен, из какой-то своей неведомой дали смотрит на ее мучения и радуется им. Ничего не добившись от Анатолия, Шура бросилась к Юрке Дикому, как к человеку, который, живя по соседству, кое-что знал о происходившем между супругами, знал и помалкивал. Юрка явился, подошел к Анатолию вплотную, недолго думая, сдавил ему мощной лапой горло и громовым голосом спросил: «Где девка?..» Потом погрузил Анатолия в коляску мотоцикла, и они помчались в райцентр к бывшим народоволкам сестрам Шацким, которые как раз в это время пытались накормить Надю манной кашей с вареньем, рассказывая ей об искусном полировщике полов и мебели Степане Халтурине, проникшем под именем Митрохи Батышева в Зимний дворец, чтобы взорвать царя... В настоящий дворец, где живут принцы и принцессы.

...Пахло мышами и плесенью в каменной каморке с круглыми окошками, забранными железными решетками. Переодетый Степан каждый день под видом кулька сахара проносил в Зимний все новые порции динамита и аккуратно складывал его под подушку. Динамит испускал тяжелые пары; по ночам Степану снилось, что огромный серый камень медленно и неуклонно сдавливает ему голову. Наконец настало время действовать. В этот день к царскому столу ждали иностранного гостя. Лакеи в ливреях и мягких сапогах бесшумно накрывали на стол полотняные скатерти с царскими гербами, ставили разнообразные вина, икру, вазы с черным и розовым виноградом. Яркий свет люстр заливал гостиную, куранты прозвенели шесть раз, и в этот момент в затхлую старческую комнатушку, где жили две старые народоволки, ворвался Юрка, таща за собой Анатолия...

Надя так и не узнала тогда, чем кончилось дело с динамитом, принцами и принцессами; после этого происшествия мама отправила ее к бабушке Пане на Волгу, а Юрка в несколько дней превратил нежилой чулан в доме Лузгиных в комнатку, пригодную для житья, куда и переселился, вытесненный Шурой с семейной половины, Анатолий.

«Кто тебе сказал, что я презираю людей?» — гремел Юрка. «А что, любишь, что ли?» — «Ясно, я к ним вполне сносно отношусь». Разговор заходит в нежелательный тупик. Ни Герман не хочет продолжать его в таком тоне, ни Юрка. Но с тех пор как Герман окончательно порвал с Саней Григорьевым, он утратил контакт со всеми — с Юркой, мамой и даже Надей. Прежде, когда он душа в душу жил с летчиком Саней, Герман никогда не разговаривал таким многозначительным тоном. Что с ним творится? Мама говорит о взрослении, а Юрка о юношеском максимализме. Чушь. Вода проникает в двенадцатидюймовые вырезы на корме, заветное расползается по чужим языкам, как сны Оли Бедоевой. Предают не ради чего-то, а лишь бы время скоротать. «Что ты на меня наскакиваешь?» — удивляется Юрка. «Ничего я не наскакиваю. Я просто хочу понять, почему ты ходишь в свои пещеры в одиночку? Даже альпинисты ходят в с-связке». — «А зачем мне компания? Я не ученый, не собираю в корзинку минералогические образцы, не занимаюсь изучением пещерной фауны, не кольцую летучих мышей и даже не фотографирую. Не двигаю, так сказать, науку вперед». — «А почему ты ее не двигаешь? Людям была бы польза. Эгоист ты, поэтому и любишь одиночество». — «Минуточку! Давай определимся в терминах, — немного подумав, отвечает Юрка.