Однако Дионисио, с его буквалистским рассудком философа-лингвиста и типично мужской глухотой к недосказанному, вначале был просто оглушен, а затем вычленил ясный смысл Аникиных слов: ему отказывают, потому что не любят. Остаток вечера он просидел молча, как человек, знающий, что утром его расстреляют без исполнения последнего желания.

Под нескончаемым дождем столицы Аника напоследок крепко его обняла. Они оба укрылись под шатром ее пальто; на Анике был такой знакомый, слегка выгоревший сиреневый спортивный костюм, и Дионисио – ему казалось, в последний раз, – прижимался к нежным изгибам девичьего тела, что так долго было его обретенным прибежищем и составляло целый мир.

Аника запоминала соприкосновение их тел – словно перемешанные частицы мозаики, они складывались в единый узор, совпадая, будто сказочные рассеченные андрогины из платоновского мифа.[44]Дионисио отдал ей розу со словами:

– Когда она увянет, помни, что чувства мои неизменны.

Аника ушла в нескончаемый, нудный дождь и на пороге дома всплакнула, припомнив ужасные следы от веревки на горле Дионисио, а он зашагал прочь в своем новом костюме оптимистичного жениха и провел ночь, уронив голову на столик в станционном кафе, потому что для уничтоженного человека место не имеет значения.

– Все, пацаны, решено, – сказал Заправила, затянувшись сигарой и прячась в клубах дыма. – Сделал дело – гуляй смело, точно?

С папкой эскизов, число которых росло с той же быстротой, что и ребенок в животе, Аника возвращалась домой под бесконечным дождем, когда Малыш с Пестрым подъехали к тротуару на старом «форде-фальконе» и Малыш распахнул дверцу.

– Эй, ты! – окликнул он Анику.

Обернувшись, она увидела направленный на нее пистолет; бандит звал ее в машину. Мелькнула мысль бежать, но Аника оцепенела, словно добыча хищника, смирившаяся с неизбежным. Она села в машину, и Малыш ткнул пистолет ей в шею.

– Вот теперь позабавимся, – сказал он, а Пестрый хрюкнул, уже возбуждаясь.

Они принялись измываться над Аникой:

– Ну, мочалка, догадываешься, что мы с тобой сделаем? И за что? Может, не знаешь? Тогда угадай, кто виделся с Виво и нарушил наш уговор? Так кто, сучка, должен отдать фант? Может, твой папаша, коза? Ну уж нет! Догадайся, чей папочка все это устроил, а? Мы же не будем мурика мочить, который продает нам игрушки, правда? Не-е-ет, это было бы нехорошо. И глупо. Откроем тебе секретик, промокашка, хочешь? Папаше надо урок преподать, а? Наверное, он разок-другой чего-то болтанул Виво. Скажешь, нет? Но мы, лялька, все обдумали. Мы решили: «С какой стати драгоценному батяне страдать, если сделку нарушила ты?» Разве это по понятиям? Нет. А мы ж такие честные, правда, матрацовка? Мы ведь за справедливость. И вот еще что, жирафа: мы иногда любим слегка пошалить, и вот подумали: «Приятнее же заняться этим с молоденькой цыпочкой, чем со стариком?» И решили: «Точно, при таком-то раскладе приятнее, чего ждем?»

Совершенно оглушенная, не в силах ни о чем думать, Аника вцепилась в папку с эскизами, что должны были ее прославить.

– Я беременна, – проговорила она.

Пестрый хохотнул, обнажив собачьи клыки в золотых коронках:

– Ах ты! Если б знать, белого петушка бы прихватили, правда, кореш?

– Точно, это уж беспременно, – ответил Малыш.

Есть одна болезнь, что поражает цветы гвоздики. Зараза может десятилетиями дремать в почве, а потом внезапно выскочить и уничтожить все посадки в округе. Когда такое случается, ничего не поделаешь, остается сжечь цветочные плантации, забросить оранжереи и покинуть эти места навсегда. Уродство всегда нападает и уничтожает красоту из засады.

На обширной равнине в пригороде столицы находились бесчисленные гвоздичные оранжереи, где в ужасающей влажности, в облаках пыли от канцерогенных удобрений и инсектицидов надрывались в непосильном труде работники, выращивая прекрасные белые цветы, что украсят лацканы свадебных гостей по всей Европе, увенчают статуи святых в церквах, укроют свежеиспеченных покойников и составят букеты лелеющих надежды влюбленных.

Убийцы привезли Анику к бесхозной оранжерее, из-за цветочной болезни давно заброшенной. Ткнув девушке в шею дулом пистолета, который ее же отец продал Заправиле, Малыш повел ее в теплицу, а Пестрый тем временем выгружал из вместительного багажника внушительную сумку с инструментами. Смеркалось, и он прихватил для работы фонарь.

На нем были красные брюки, алая рубашка, желтые туфли и оранжевый пиджак, под которым за поясом торчал «магнум». Пестрый расчесывал напомаженные волосы и поглядывал на Анику, мысленно готовя себя к работе. Аника все сжимала папку с эскизами, но Малыш неожиданно ее вырвал, и рисунки рассыпались по полу. Пестрый глянул на яркие зигзаги узоров и заметил:

– Миленькие. Совсем как ты. – Подошел к девушке и за подбородок приподнял ей голову. Осмотрел с профессиональным равнодушием: – Красивые глазки.

К Анике наконец вернулся голос:

– Не трогайте меня! Что вам нужно?

Пестрый вытащил «магнум» и взвел курок. Приставив ствол ей ко лбу, рявкнул:

– На колени.

Малыш схватил Анику сзади за плечи и попробовал придавить к полу. Она сопротивлялась, но потом увидела, как шевельнулся палец на спусковом крючке. Опустилась на колени и почувствовала, как второй ствол уперся в затылок. Аника дрожала, взгляд метался в поисках спасения.

Пестрый расстегнул ширинку:

– Сечешь, чего я хочу, милашка? Чтоб ты классно отсосала. Имей в виду: чем больше радости нам, тем дольше проживешь.

Сзади раздался писклявый голос Малыша:

– Мой тебе совет, кошелка: покайфуй сама, у тебя последний шанс ублажить пару мужиков.

Аника увидела напрягшийся член, багрянистую головку, уже поблескивающую каплей. Девушку затошнило. Пестрый придвинулся ближе, поднося член к ее губам, но она откинула голову и попыталась встать. Малыш ухватил ее за волосы, оттянул голову назад и толкнул лицом к Пестрому.

Аника была крупнее и сильнее Малыша. Яростно сопротивляясь, она сумела подняться и вырваться. В отчаянии заметалась по оранжерее, но бандиты загнали ее в угол. Они подбирались к ней, точно хищники к теленку. Тщательно прицелившись, Пестрый прострелил ей колено, а от удара в висок палкой, которую Малыш выдернул из гнилого каркаса теплицы, Аника потеряла сознание.

Пестрый сходил за сумкой и достал мясницкий нож. Сноровисто, в несколько взмахов срезал одежду с Аники и наклонился послушать, дышит ли.