Светлой памяти судьи Мариэлы Эспинозы Аранго, убитой пулеметной очередью в Медельине, в среду 1 ноября 1989 года

Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей; смоковницы распустили свои почки, и виноградные лозы, расцветая, издают благовоние. Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Песнь Песней Соломона

С тех пор как молодая супруга родила кошку – Неожиданное следствие экспериментов в сексуальной алхимии – и со времени случайного изобретения новой взрывчатки, что опрокидывала законы ньютоновой физики, действуя лишь в радиусе двух метров, президент Веракрус считал себя не только посвященным, но к тому же интеллектуалом. Он стал пересыпать речь малопонятными заумными цитатами из Парацельса и Василия Валентина, вступил в орден розенкрейцеров и полагал себя достойным преемником доктора Джона Ди, Гермеса Трисмегиста, сэра Фрэнсиса Бэкона, Христиана Розенкрейца и Элифаса Леви.[1]Президент бросил читать женские журналы супруги, откуда в основном черпал суждения прежде, и пристрастился к газете «Пресса». События в стране он обычно пропускал, зная, что большая часть новостей, поставляемых его же министерством информации, скорее всего вымышлена, и обращался к зарубежной хронике, а затем просматривал читательские письма. В этой рубрике выступали представители интеллектуальной элиты и избранного круга влиятельных и состоятельных лиц; с недавних пор его превосходительство жадно прочитывал регулярные письма Дионисио Виво, в которых речь всегда шла о наркоторговле. Прочитав последнее письмо, президент сделал пометку в блокноте, что сеньора Виво следует наградить золотой медалью за отвагу «Кондор Анд», но потом вычеркнул, вспомнив, что эта награда вручается только военнослужащим. Тогда он черкнул: учредить новый рыцарский орден для гражданских лиц, решив назвать его «Орден За Творчество Рыцарей». Позже секретарь, не питавший доверия к орфографии президента и не умевший разбирать его почерк, неверно истолкует указание, и потому теперь существует «Орден Затворничества Рыцарей» с собственным гербом. В ордене, кроме президента, никто никогда не состоял. Его превосходительство автоматически становился членом всех рыцарских орденов – привилегия, дарованная волеизъявлением благодарной нации после победы в войне за Свинский остров.

Президента беспрестанно отвлекали телефонные звонки, личный секретарь, подлещенье жены и большая черная кошка (видеть в ней дочь он так и не научился), и его превосходительство с газетой в раздражении удалился в президентскую уборную. Там он выключил динамик, из которого лилась музыка Бетховена, приглушающая рокот и выхлопы главного кишечника страны, и, открыв раздел писем, водрузился на пьедестал, мысленно отметив, что надо бы установить подогрев сиденья.

Все эти годы его превосходительство терзала проблема бюджетного дефицита. Да, наконец удалось обуздать ненасытную жадность военных до мощнейшего оружия уничтожения; да, цены на кофе и олово сейчас весьма недурны, и, самое главное, изумрудные рудники хорошо работают. Однако факт: страна так и не оправилась от последствий «экономического чуда», разрушившего индустриальную базу в бытность доктора Бадахоса министром финансов. Столица тоже не обрела платежеспособности после фараонской строительной деятельности Рауля Буэнаноче, бывшего мэра. В довершение несчастий, экспедиции, посланные за государственный счет на поиски Эльдорадо, вернулись ни с чем, поглотив ошеломляющие суммы наличности, а опыты президента в алхимии привели только к паре-тройке занимательных сверхъестественных явлений и отменному сексуальному восторгу. Свое омоложение и одухотворенность его превосходительство расценивал как заслуженную награду, однако страдал, поскольку непокорная экономика и близко не подходила к рубежам, намеченным в его самых пессимистических прогнозах. Он пришел к заключению, что ни одному лизоблюду доверять нельзя, и решил верить одной прессе. В уборной президентских апартаментов он принял два решения. Первое: упразднить министерство информации. Второе: вызвать министра финансов и потребовать объяснений по вопросу, поднятому Дионисио Виво в последнем письме о наркоторговле. По привычке нажав на слив, хотя ничем не замутил благоухающие воды унитаза, президент отправился в кабинет звонить по телефону.

Эмперадор Игнасио Кориолано, известный как «Император Ненасытных Мандолизов» (скорее благодаря слухам о его личной жизни, чем из-за созвучия с именем), прибыл в пять часов пополудни. Весьма разборчивый в одежде, но невнимательный к гигиене, он уже несколько лет тащил тяжкое бремя ответственности за сокращение невообразимого внешнего долга, не имея для того никаких средств. Целыми днями он сидел, обхватив голову руками, и пялился в документы, подтверждавшие невыполнимость его задачи, а по вечерам избавлялся от чувства собственной никчемности в объятиях небезызвестных сговорчивых дам, чей гонорар вносил в графу «личные расходы», тем самым еще больше отягощая бюджет страны.

Войдя в кабинет, министр увидел, что его превосходительство Президент Республики облачен в халат персидского шелка, но богатое одеяние распахнулось и нескромно демонстрирует президентскую мошонку. В дальнейшей беседе это серьезно препятствовало ясности мышления сеньора Кориолано.

– Добрый вечер, босс, – сказал министр финансов, протягивая руку.

Его превосходительство пожал ее и нахмурился:

– Сколько раз повторять, что ко мне следует обращаться «ваше превосходительство»? Как-нибудь ляпнешь при народе – сраму не оберешься.

– Прошу прощения, босс, никак былые деньки не забуду. Знаете, мне порой кажется, мы с вами по-прежнему торгуем тушенкой в Панаме. Вот было времечко, а, босс?

Его превосходительство мысленно вернулся в прошлое и повторил:

– Да, было времечко. – Затем взял «Прессу»: – Вот послушай письмо Дионисио Виво, а потом объясни мне кое-что.

Он прочитал:

– «Не так давно колумбийское правительство получило оскорбительное предложение: оплата внешнего долга страны в десять миллиардов долларов в обмен на полную свободу от вмешательства государства в торговлю наркотиками. Естественно, правительство отказалось, что делает ему честь…» Вот что мне интересно, Эмперадор. Почему к нам никогда не обращались с подобным предложением?