Вся дрожу и едва различаю слова Риты. Она читает лимерик. Общее внимание обращено на нее, обо мне забыли. Все случилось как нужно. Желание Берта исполнено. Но меня колотит так, что, кажется, даже кости гремят. Джой, Пол и Джиника придвинулись ближе к Рите. Все, кто в комнате, придвинулись ближе, стоят тесным кружком. Глаза мокрые, носы хлюпают, но на лицах все равно улыбки.

Я тяну Киару за руку, и, добравшись до двери, тихонько открываю ее.

Трясет меня так, что смотреть я могу только в пол. Ощущаю мощный выброс адреналина, как от ста чашек кофе. Я вся как натянутая тетива, чувства обострены до предела и ищут контакта с чем-то – или кем-то?

Сильная рука обнимает меня за талию.

– Ты в порядке? – шепчут мне в ухо.

Я смыкаю глаза. Это Джерри. Я его чувствую.

И внезапно будто взлетаю и плыву по воздуху: из комнаты, по коридору, к входной двери. Рука Джерри покоится у меня на талии, его дыхание обжигает мне макушку. Другую его руку я крепко держу в своей.

Джерри. Это Джерри. Он здесь.

Он открывает передо мной дверь. В глаза бьет яркое солнце. Свежий воздух наполняет мне легкие. Я им упиваюсь.

Осознаю, что цепляюсь за его руку, и перевожу взгляд на него.

Это не Джерри.

Это Киара. Конечно, это Киара, и она так же, как я, жадно пьет воздух.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

– Да, – шепчу я. – Но это было что-то… удивительное.

– Да уж, – соглашается она. – Что-то случилось, да?

Отвечаю не сразу, обдумываю, что сказать. То, что наполняло мне тело, душу и разум, что бы это ни было, оно ушло, но я все еще в радостно-приподнятом состоянии.

– Да.

– Я за тобой наблюдала. У тебя лицо изменилось. Я боялась, что ты в обморок упадешь. Словно призрак увидела.

Говорит она так, будто тоже что-то почувствовала.

– Так что?

– Что «что»?

– Ты видела призрак?

Спрашивает всерьез, не смеется.

– Нет.

Киара разочарована.

– А ты разве – да?

– Я – да. Мне показалось, что Джерри там, рядом, – шепчет она. – Это было такое… такое чувство. – Она отцепляется от моей руки, чтобы потереть предплечье, покрытое, я это вижу, гусиной кожей. – Что, очень дико звучит?

– Нет, – мотаю я головой. – Я его тоже почувствовала.

– Ух ты! – У Киары наворачивается слеза. – Спасибо тебе, Холли, ты кругом права. Это такой дар…

Я обнимаю ее и закрываю глаза, чтобы лучше запомнить каждый момент того, что случилось. Он был тут.

Я прямо-таки парю. Витаю, движимая любовью, адреналином и какими-то неведомыми энергиями. Я как одержимая. Но одержима я не Джерри – это чувство прошло, а связью с ним, которая по-прежнему длится. Киара за рулем, везет нас в магазин, но мне велит остаток дня не работать; она тоже потрясена. Пока мы едем, мне звонит риелторша. Нашелся покупатель на дом, на меньшую цену, чем мы просим, но больше, считает она, нам все равно вряд ли дадут. В магазине у Киары, над макушкой улыбающегося Будды, висит изречение: «Потерять можно только то, за что цепляешься». Можно цепляться за прошлое, за все, что нажила, а можно все отпустить и хранить лишь в своем сердце.

Быстренько посоветовавшись с Киарой, я перезваниваю риелторше и радостно соглашаюсь продать дом. Чтобы Джерри был рядом, дом мне вовсе не нужен. Вот только что я была в доме, который физически абсолютно никак с ним не связан, и была я там в окружении людей, которые не имели к нему ни физического, ни эмоционального отношения, и он там был. Мой дом сейчас как жернов у меня на шее, избавившись от него, я стану сильней. Красоту нашей истории я смогу воссоздать где угодно, хоть на Северном полюсе. Я заберу Джерри с собой туда, где буду выстраивать что-то новое. Пришла пора с домом расстаться. И ведь я уже, собственно, с ним распрощалась. Я и не собиралась задерживаться так надолго. Это был наш стартовый с Джерри дом, и он стал местом, где все закончилось.

Оседлываю велосипед и мчусь по улицам. Вообще-то на дороге следовало бы вести себя осмотрительнее, но я не могу. Я вообще не должна гонять на велосипеде со своей свежезажившей ногой, да еще на такой скорости, но остановиться не в силах. Мне кажется, у меня крылья за спиной, я в полете. Приближаясь к дому, я не помню, какими улицами рулила. Мне хочется позвонить кому-нибудь. Мне хочется танцевать. Хочется залезть на крышу и прокричать оттуда, что жизнь прекрасна и удивительна. Я как пьяная.

Качу по подъездной дорожке к своему дому. Машины Дениз нет, она на работе, а может быть, уже никогда не вернется. Соскочив с велика и ступив на больную ногу, я вздрагиваю от пронзительной боли. Я себя загнала. А ведь думала, что неуязвима! Неуклюже прислоняю велик к стене. Полет окончен, птица шлепнулась на землю, а в голове у нее что-то пухнет и бухает, как при тяжелом похмелье. Вхожу в дом. Приваливаюсь спиной к входной двери. Озираюсь.

Ничего.

Тишина.

Молчание.

Последние слова из письма Джерри.

P. S. Я люблю тебя.

Я раздавлена.

Да, лодыжку я перетрудила. Она раздулась, отекла и пульсирует. Кладу ее на подушку, а сверху – пакет с замороженной зеленой фасолью. Ложусь в постель и не встаю, даже когда урчит в животе, даже когда его сводит от голода так, будто сейчас он себя сам переварит, даже когда меня начинает тошнить. Да, нужно поесть, но я не встану, потому что не хочу нагружать ногу. Смотрю, как в окне бегут облака, белые с голубой подкладкой, сначала пухлые, а потом легкие, как пряди. Смотрю, как день перетекает в вечер. Я не встану, чтобы задернуть шторы. Я бесчувственная, обездвиженная, замороженная. Я не могу двигаться. И не хочу. Лодыжка пульсирует, голова гудит, полный упадок сил после головокружительной высоты взлета.

Я все думаю, думаю. О прошлом, о том, что было, о самом начале. О первых временах.

Из своей комнаты я слышу дверной звонок. Сдираю через голову платье и в отчаянии бросаю его на пол. Мне так жарко, что косметика растопилась и пачкает каждую вещь, которая прикоснется к лицу. И если раньше эти вещи можно было рассматривать как вариант, теперь они изгвазданы и никуда не годятся. Весь пол завален одеждой, которую я перемерила и отвергла. Пола под ней не видно, но и надеть мне нечего. В панике я скулю, слышу себя, презираю за слабость и гневно рычу. Смотрю на себя в полный рост в зеркало, экзаменую свое тело в новом белье, прикидываю, понравится ли оно Джерри.

Я слышу его голос внизу и смех Джека. Словесная потасовка уже началась. Спарринг. «Смотри у меня, следи за сестрой хорошенько», – все те же шутки, которые звучат весь год с тех пор, как Джерри стал официально за мной ухаживать, а не так, как мы раньше виделись, украдкой перед школой, на большой перемене и после школы по дороге домой. Мы два года вместе, последний год – всерьез. Джерри стал членом семьи, причем таким, с которого родители не сводят настороженных, оценивающих глаз.