От страха просыпаюсь. Яркое летнее утро, птицы поют, ослепительная полоска света от оконного стекла протянулась к самому моему лицу, словно какой-то гигант навис и держит надо мной увеличительную линзу. Прикрываю глаза рукой, пытаюсь смочить слюной пересохший рот. Небо голубое, пикает сигнализация чьей-то машины, какая-то пичуга ее передразнивает. Голубь ей отвечает, ребенок смеется, младенец плачет, футбольный мяч бьется в стену сада.

Это была тягостная ночь. Чувство приподнятости, возникшее на прощании с Бертом, когда мне почудилось, что рядом Джерри, прошло. Я снова раздавлена своей утратой.

В том-то и проблема с любовью и утратой, с попытками удержать или отпустить. Тебя держат, а потом отпускают, соединяются с тобой и прерывают связь. У монеты всегда есть другая сторона, а пограничной зоны меж ними нет. Но я должна ее отыскать. Я не могу потерять себя снова. Надо подойти к делу рационально. Определиться на местности, бросить якорь, все расставить по полочкам. Не придавать чрезмерного значения своим чувствам, потребностям, желаниям и утратам. Перестать сострадать без меры, но не лишиться эмпатии. Двигаться вперед, но не стать беспамятной. Быть счастливой, но не отказывать себе в печали. Обнимать, но не прикипать душой. Решать проблемы, не застревая в них. Противостоять, но не атаковать. Отсеивать, но не уничтожать. Я должна быть бережной к себе, но сильной. Как может разум мой быть целостным, когда сердце мое раздвоено? Столько всяких «быть» и «не быть». Я ничто, но я – все. И я должна, я должна, я должна.

Я способна сделать гораздо больше, чем делаю, и больше, чем я обязана сделать. Писем недостаточно. Я должна поучиться у Берта, я могу лучше помочь Джинике, это моя обязанность перед Джуэл. Отсюда я и начну, и этот ноющий гул по всему телу, от головы до лодыжки, непременно потихоньку уйдет. Уйдет, должен, а я должна этого добиться. Я недвижна, но не бессильна. Двигайся, Холли, шевелись.

Дениз тихонько стучится в дверь. Я закутываюсь в одеяло, притворяюсь, что сплю, надеюсь, она уйдет. Дверь медленно открывается, она входит на цыпочках. Я чувствую, что она рядом, всматривается в меня. Слышу, как стукает дном кружка, которую она ставит на тумбочку, и еще что-то. Слышу запах кофе и тоста со сливочным маслом.

– Спасибо, – говорю я пересохшим ртом и издаю карканье.

– Ты как?

– Нормально. У меня духовное пробуждение.

– Да ну? Класс. – Я улыбаюсь, а она продолжает: – Я говорила с Киарой, она доложила, что прощание с Бертом прошло успешно.

Я наконец открываю глаза, чтобы проверить, не издевается ли она, но нет, это сострадательная и рассудительная Дениз.

– Ну, я-то свою роль могла бы сыграть получше, – сажусь я. – Но аудитория оказалась снисходительная, так что мне сошло с рук. – Смотрю на тумбочку, и там в самом деле – омлет на ломте черного хлеба, и желудок напоминает мне, что я сутки не ела. – За кормежку спасибо…

– Ну должна же я как-то платить за проживание, – с грустной улыбкой отвечает она.

– Что-то случилось?

– Я вчера ездила к Тому. – Она откусывает заусенец. – Попросила прощения. Сказала, что была не права, запаниковала.

– А он что?

– А он меня послал.

Я морщусь.

– Том злится, и его можно понять… Но он одумается.

– Да уж хорошо бы. Мне нужно его уломать. Охмурить. Но охмуряла из меня так себе. Вот если бы подлизаться к нему с подарком… Есть идеи?

– А ты думала когда-нибудь о том, чтобы взять ребенка? Усыновить? Или удочерить? – невпопад ляпаю я, потому что эта идея мне только что взбрела в голову.

– Думаешь, я его охмурю, если возьму ребенка?

– Что? Нет. Я думаю об усыновлении… или когда берут под опеку. Я знаю, это не то же самое. Это не ребенок, которого вы с Томом вместе родили, а вы ведь хотите именно этого. Но вспомни, какая ты с Джуэл, какая ты любящая, ласковая, заботливая… Только представь, сколько детей нуждаются как раз в такой любви, а ты готова ее им дать… – И тут я смолкаю, потому что мне явилась новая мысль. – Дениз! – говорю я и впиваюсь в нее взглядом.

– Молчи, – останавливает она меня. – Я знаю, о чем ты. Я об этом уже думала.

– Правда?

– Требуется полтора года, чтобы закончить специальные курсы, и даже тогда только каким-то чудесным чудом я могла бы еще больше осложнить жизнь Джуэл, свалившись ей на голову, и травмировать ее, изъяв из новой семьи, к которой она полтора года привыкала. Это ведь не так, чтобы ты пришел и – бац! – выбрал, кого тебе хочется. Это решают социальные службы.

– Но если бы ты как-нибудь сумела стать опекуном Джуэл, разделил бы Том твои чувства? – спрашиваю я, лихорадочно ворочая мозгами.

– Сперва нужно, чтобы он хотя бы начал со мной разговаривать, а уж потом затевать такую дискуссию. Или хотя бы посмотрел мне в глаза. В любом случае все это разговоры ни о чем. Решение за Джиникой, а я не могу подталкивать ее к этой мысли, это будет неправильно.

– Но, может быть, она сама этого захочет. Разве не стоит, по крайней мере, спросить? Она ищет надежное, безопасное место, в котором будет расти ее дитя. Ты была добра к ним обеим. Ты так этого хочешь.

Дениз смотрит на меня и молчит.

– И потом, не хочу давить на тебя, но Том просто вынужден будет принять тебя назад, потому что вчера вечером на этот дом нашелся покупатель, и я его предложение приняла. У нас с тобой от восьми до двенадцати недель, прежде чем мы станем бездомными.

– Что, в самом деле? – Дениз пытается выразить энтузиазм, но я догадываюсь, какие вихри бушуют у нее в голове. – Поздравляю. И где ты собираешься жить?

– Представления не имею.

– Господи, Холли, не то чтобы я вправе судить, но что с тобой такое? С тех пор как вы сделали этот подкаст, все пошло вкривь и вкось!

Со стоном откидываюсь на подушку.

– Прошу тебя, не нагнетай, не пугай меня снова. Я не в силах это выносить. – И тут взгляд мой падает на кружку с кофе, которую Дениз поставила рядом с моей. Оказывается, она пьет из любимой кружки Джерри, той, что с картинкой из «Звездных войн». Той, которую я разбила.

– Ты что, склеила эту кружку?

– Ну что ты! Конечно нет. Когда я пришла с работы, она была на стойке.

Вчера я заходила на кухню, чтобы взять из морозилки пакет с фасолью, но вокруг себя не оглядывалась, потому что мне не терпелось рухнуть в постель. Наклоняюсь поближе и принимаюсь кружку разглядывать. Ищу трещинки у ручки и по краю.

– Погоди-ка, – отбрасываю одеяло и ковыляю вниз, на кухню. Дениз за мной.

Открываю шкафчик с чайной посудой. Разбитой кружки нет.

– Вот тут она стояла, рядом с ключами, – говорит Дениз, указывая на тостер. И тут меня осеняет.

Это ключи от моего дома, которые были у Гэбриела.