— Я уже понял. — Лерни всегда обижается, когда ему объясняют, как он полагает, очевидное. Посему я переключаюсь на другую тему:

— А куда делась Нат?

— Догадайся.

— Лерни!

Техномаг изображает непередаваемую гримасу:

— Следит за своим нежно любимым Шенгуфом. По ее мнению, он ведет себя ненормально, и это почему-то ее заботит… Твой иприт саморазрушается?

Нет, я когда-нибудь удавлю его в постели, хоть он и не мой муж и явно никогда им не будет:

— Во-первых, это не иприт. К чему бы нам газ для теплокровных против существа без нервной системы и всего прочего? Во-вторых, разумеется. Под действием атмосферы, что есть в обоих подземельях, токсин распадается до нейтральных, экологически чистых компонентов за несколько часов. Удовлетворен?

— Вполне. Пошел пускать «крысу» по щелям в Ширтахо.

Техномаг подхватил свое мелкое чудовище и удалился…

Я вдруг вспомнила его слова. Шенгуф ведет себя ненормально? В каком смысле? Он же и так безумен с самого начала и до конца.

* * *

Это было слишком давно. Так давно, и словно бы не с ним, но он помнит малейшие детали. Никогда еще нынешний повелитель Гшамм не вел себя столь необычно, не покидал Лантер в одиночку на индивидуальном космоботе, без охраны и многочисленной свиты. Почему-то он был уверен, что сейчас это безопасно. Не было страха, не было ощущения, что кто-то захочет его похитить, убить или воспользоваться его кратким отсутствием. Он никому не сказал, куда летит, и только самым надежным офицерам из личной охраны оставил контрольное время, через которое должен был вернуться назад. Все остальные думали, что император не покидал Ширтахо. Его персональный модуль был верхом технологий, вооруженным так, как только было можно его вооружить, не перегрузив летательных функций. Шенгуф уселся в обитое бурой шкурой пилотское кресло и переключил управление на себя. Он любил и умел летать не меньше, чем стрелять. Хорошо выученные, абсолютно автоматические привычки по-прежнему работали безупречно. Катер стартовал с крыши Дворца, оставив густой, дымный след, и направился в сторону равнины. Системы слежения пропустили выдающий точные сигнальные коды длинный, отблескивающий черным лаком аппарат, стремительно мчащийся прочь от столицы. Внизу мелькали и тотчас пропадали холмы, поля и дороги, пока не показалось несколько жалких лачуг. Шенгуф сделал круг над ними, примериваясь, где сесть. Его катер не нуждался в посадочной полосе, и он приземлился на каменистом, безлюдном и почти безжизненном склоне над отблескивающей гладью соленой пустыни. Когда стих вой двигателей, наступила тишина. Солнце уже начинало садиться, а вторая, меньшая из лун, восходить. Гравий зашуршал под его шагами, когда Шенгуф направился к темному провалу среди скал. Обычно здесь безумствует жаркий ветер, но сегодня было очень спокойно. Повелитель Лантера мог найти это место с завязанными глазами, здесь он проводил долгие, одинокие ночи с пяти до двенадцати лет, когда его отправили в Город Воинов. Узкая, как шрам, щель была проходом в старую, очень старую пещеру, куда император соскользнул по осыпающейся воронке из гравия, пока не спрыгнул на темную твердь растрескавшейся сухой плиты. Повелитель умел видеть почти в полном мраке — ему, как всем воинам высших каст, когда-то вживили в висок специальный аппарат, расширяющий зрительный спектр. Ночное видение отличалось только бесцветием: никаких красок, четкие, но серые объемы предметов. Здесь не было ни малейшего шороха, если не считать шуршания его мантии и скрипа кожаных сапог. Повелитель очутился в гигантском, очень древнем подземелье, вырубленном под плато еще в доимперские времена. Именно здесь на него когда-то снизошло озарение, на маленького, спрятавшегося от бури, дрожащего от страха ребенка, который сразу повзрослел. Дальнейшее было только предначертанным тут путем, неизбежным, как ежедневный путь солнца. Он углубился к центру зала и остановился. Все было не так, не так, как должно. Шенгуф задумался, пытаясь понять свои ощущения. У него была великолепная зрительная память, тем более что он посещал это место так часто. Ни один камень не был сдвинут в сторону, ни одна плита не провалилась в пустоты, кроме тех, что он помнил с детства, только наросты и натеки немного видоизменились за десятки лет. Похоже, здесь так никто и не побывал с той поры, когда он в последний раз спускался в эту пещеру. Изменилось другое. Прежде все кругом было насыщено энергией, мощным, давящим присутствием, которое он считал силой К'Таага. Именно здесь он черпал ту непреклонную волю и власть, которая позволила неизвестному простолюдину превратиться в законного повелителя Гшамм.

Теперь же все было пусто и мертво. Никакого божественного сияния, грозного и величественного, только тлен, прах и пепел в его душе. Он стоял просто в старой, очень старой пещере, между обычными, серыми камнями, ничем не отличающимися от тех, что вапялись повсюду на поверхности…

Шенгуф снова испытал сильную, сжимающую, хватающую за горло боль в груди. Ему стало тяжко дышать, и он вернулся на свежий воздух, ощущая себя безумно усталым и подавленным. Все кончено. Он стал Повелителем Гшамм, величайшим из императоров, но теперь у него не было будущего, только прошлое. Подступающая ночь стлалась по равнине длинными, черными тенями, шевелящимися, словно это были призраки… И он услышал шепот. Как будто у него за спиной стояла толпа и тихо переговаривалась. Он резко развернулся и бросил дикий взгляд на чахлые кусты и острые края валунов. Никого. И никто из жителей не посмел бы приблизиться к его катеру. Дальше, как и всегда, он действовал по наитию, так, как подсказывала интуиция, не рассуждая. Он замер неподвижно, стараясь уловить малейший звук. Шепот возобновился. Долго, очень долго вслушивался Шенгуф в невнятное бормотание, пока не понял, что слышит всего лишь одно слово, но произносимое едва-едва, на выдохе, тысячами голосов: «Искупление… искупление…»

* * *

ЭМ-СИ А-1 уставилась на принесенный мной деликатес так, будто бы я предложила ей гвозди в томате. Меня это даже задело:

— Ты что, на самом деле не любишь оливки со сметаной?

Она неопределенно тряхнула головой и быстро выключила экран наблюдения. Что такого она нашла в этой унылой местности, которую столь пристально разглядывала? Ничего интересного, если не считать какого-то имперского катера, стартовавшего и улетевшего. Ее взгляд был совершенно отсутствующим, и я помахала у нее перед лицом:

— Ау, миледи, проснитесь!

— Что? — включилась она наконец.

— Ваш заказ, мисс.

Она снова взглянула на мое подношение и, наконец, сладостно улыбнулась:

— Какая вкуснятина!

Я изобразила вздох облегчения:

— Уф! А то я и впрямь решила, что ты — лунатик.

Нат слегка фыркнула, пододвигая свою порцию:

— Почти.

Я уселась напротив, составив ей компанию. Но, кроме того, мне хотелось уточнить:

— Что-нибудь идет не по плану?

Мисс Джордан облизнула вилку и снова погрузила ее в кушанье: