И майор пустился в длинное, пространное рассуждение о крепости и свойствах различных спиртных напитков, сравнивая в основном немецкие, французские и русские виды (то, что он лучше всего знал), а Макс принялся срочно поглощать еду (внутри все горело от самогона), попутно рассматривая новых знакомых.

Грудь Карла Биргера украшала целая коллекция наград — два Железных креста, медаль «За зимнюю кампанию на Востоке» (знаменитое «мороженое мясо»), знаки отличия «За атаку», «За ближний бой», «За танковый бой» и еще серебряный — «За ранение». Настоящий боевой офицер, сразу видно. Да и выглядел он соответственно — сухой, поджарый, с коротким ежиком седоватых волос и цепким взглядом серых, колючих глаз. Ел Биргер медленно, тщательно пережевывая пищу и аккуратно отрезая ножом от вареной картофелины по небольшому кусочку. Колбасу и шпик осторожно подцеплял вилкой и, разделив на равные доли, последовательно отправлял в рот. Педант и аккуратист, понял Макс.

Молодой гауптман был гораздо проще и не столь щепетилен — не стеснялся брать колбасу и сало руками, весело болтал с набитым ртом, сразу видно — свой парень, из наших, из простых. Хотя к своему внешнему виду он, кажется, относился с еще большей тщательностью, чем его непосредственный начальник. Постелил рушник не только себе на брюки, но и засунул край его спереди за воротник, чтобы, не дай бог, не испачкать новенький китель.

Макс пытался узнать, что это за 550-й испытательный батальон, который теперь станет соседствовать с ним. Из разговоров выяснилось, что это вроде штрафного подразделения для военнослужащих, совершивших правонарушения. Но предназначение его оказалось значительно шире, чем просто воспитательно-исправительное: провинившихся солдат (испытуемых, биверунге) использовали в основном на самых опасных участках фронта. Причем как в наступлении, для преодоления наиболее хорошо укрепленных участков, так и для твердой обороны, когда требовалось остановить превосходящие силы противника…

— Мы как пожарная команда, — говорил, чуть улыбаясь, майор Биргер. — Если русские где-то прорываются и создают серьезную угрозу, нас тут же туда перебрасывают. И я могу с уверенностью сказать, что мы всегда справляемся с поставленной задачей. Большевики, когда узнают, что 550-й батальон перекидывают на их участок, почти сразу же останавливают свое наступление. Может быть, это прозвучит несколько самонадеянно, но благодаря нам соседние части могут какое-то время спать спокойно. По крайней мере, до тех пор, пока нас опять куда-нибудь не перебросят. Так мы и летаем — с одного пожара на другой, тушим все, что можно. Но мы всегда стойко стоим там, где другие отступают. Конечно, я не хочу сказать, что кто-то у нас в вермахте сражается плохо, нет, вы не подумайте… Но факт остается фактом — мы удерживаем наши позиции и тогда, когда противник значительно превосходит нас численно и материально. Я имею в виду, техническими средствами, танками и артиллерией…

— Позвольте спросить, господин майор, — поинтересовался Макс, — за счет чего вам это удается? Ну, я имею в виду — такая стойкость…

— Дисциплина и еще раз дисциплина, — самодовольно усмехнулся Бигнер, — вот наш главный метод. Конечно, еще нужны и поощрения. Кнут и пряник, как говорится. Если испытуемый хорошо себя проявляет, показывает храбрым воином и дисциплинированным солдатом, точно и старательно выполняющим приказы командира, то со временем он может заслужить прощение и вернуться в обычную часть…

— Так значит, у вас служат в основном преступники? — уточнил Макс.

— Да, разумеется, — холодно кивнул Бигнер, — хотя мы предпочитаем называть наших подчиненных испытуемыми. Странно, что вы этого не знаете, господин лейтенант…

Майор впился в Макса холодными, прозрачными глазами, в которых сквозила явная подозрительность.

— У лейтенанта Штауфа недавно была сильная контузия, — вступился за Макса майор Хопман, — которая и привела к обширной амнезии. Петер, к сожалению, много чего позабыл…

— Да, — виновато улыбнулся Макс, — меня сильно двинуло по голове взрывом… Последствия сказываются и сейчас — я иногда забываю самые простые, элементарные вещи, которые должен хорошо знать…

— А, тогда понятно, — кивнул майор. — Я знаком с подобными случаями. Что ж, на войне всякое бывает… Так вот, специально для вас повторяю: мои испытуемые — это люди, совершившие, так сказать, некие правонарушения. Не слишком тяжелые, впрочем. В основном — мелкие кражи, самовольное оставление части, непослушание, неповиновение командиру, трусость… И тому подобное — ерунда, одним словом. Вот их и собрали в особую часть, чтобы они могли в бою искупить вину и очиститься перед Рейхом. Все лучше, чем просто держать их в тюрьме — кормить, тратиться еще на охрану. А так они принесут хоть какую-то пользу, послужат фюреру и Германии.

— Хм, выходит, у вас не самый лучший людской материал, — скептически заметил Макс, — трудно поверить, чтобы трус, попав в ваш батальон, сразу стал храбрецом… Как же он может заслужить помилование?

— А этого от них и не требуют, — пожал плечами майор, — достаточно того, чтобы они могли хорошо и честно выполнять свой воинский долг и подчиняться командиру. Дисциплина, ответственность и послушание — вот основы нашей службы. Впрочем, вы и сами это знаете. А что касается помилования… Так большинство из моих подчиненных до этого просто не доживает — убыль в ротах достигает восьмидесяти процентов. Это потери среди испытуемых, само собой, которые проходят у нас исправление, а среди постоянных служащих они в основном в пределах нормы. Хотя, конечно, они тоже нередко гибнут… Что поделать, война есть война, и нас часто бросают на самые горячие участки фронта. Зато наш батальон постоянно пополняют — преступников, как вы понимаете, в вермахте пока хватает…

— А политические? — встрял в разговор майор Хопман. — Я имею в виду — разные там недовольные, социалисты, коммунисты… Они у вас есть?

— А как же, — поморщился майор, — имеются, куда же без этого! Но, слава богу, в очень небольшом количестве, и погоды не делают. А еще у нас есть разные там извращенцы — гомосексуалисты, насильники… К счастью, те долго не живут. Я стараюсь посылать их в атаку в первую очередь, на самые горячие направления. Так что их жизнь — до первого настоящего боя, а потом — или трибунал, если сдрейфят и побегут, или сразу в испытательный ящик.

— Куда? — опять-таки не понял Макс.

— В испытательный ящик, — повторил, громко смеясь, гауптман Шуверт. — Так у нас называются гробы, куда мы запихиваем останки испытуемых. Иногда по двое-трое в один — для экономии места. И свободное пространство все равно остается — если они попадут под русские танки или их «ратш-бумы». Собираем испытуемых по частям, что найдем, набиваем полный ящик и хороним. Просто и дешево. Не зря же наших ребят называют «живыми мертвецами»…

«Веселый парень этот гауптман, — подумал про себя Макс, — смешливый, жизнерадостный. Надо будет с ним подружиться — такие любят болтать. Глядишь, и узнаешь для себя что-нибудь полезное и нужное. А то служишь-служишь, а много чего все равно не знаешь…»

Вот как с этими немецкими штрафными батальонами, к примеру. Макс раньше думал, что они были только в Красной Армии, а оказалось… Нет, надо бы лучше узнать службу, а то так недолго и лопухнуться.