– Не по моей вине, – сказал призрак Крика, но его услышала только я.

– Об этом никто не должен знать, – я рассматривала Дверь, вспоминая, как легко она обманула меня той ночью много дней назад.

Дверь в комнату моей больной матери все еще скрипела. Она скривилась, как будто дышала.

Алистер кивнул.

– Согласен.

В течение часа мы учились не касаться Двери нашими творцами. Бэзил попытался создать на ней небольшой замок, и порезы на его руках стали шире. Карлоу побежала за Сафией, забыв свои защитные очки, а я заботилась о Бэзиле, как могла. Я так и не научилась облегчать боль от жертвенных ран, да и не умела это делать. Из всех, кого я знала, это могла сделать только Сафия, и она долгие годы изучала, как жертвоприношения влияют на исцеление. Расколотый суверен не видела смысла строить лифт к Двери, но Алистер уже попросил Карлоу и Бэзила спроектировать его. Чтобы справиться с этим творением Грешных, нам понадобится целитель.

– Она забирает все, что осталось рядом с ней, – сказал Алистер, показывая, что там, где кровь Бэзила попала на землю, ничего нет. – Она всегда голодна и ей всегда нужно больше.

Как нашим творцам. Как ему.

– Для Благих и Грешных мы были скотом. Разве мы бы восприняли всерьез угрозы бычка? – Карлоу подошла ко мне и поправила мое пальто. Она ставила воротник и расстегивала пуговицы пальто, открывая на всеобщее обозрение мою грудь – и отсутствие на ней знака. – Члены совета не воспримут всерьез жительницу Болот, если она не будет выглядеть так же хорошо, как они.

Я засмеялась.

– С чего им воспринимать всерьез тех, кого они считают скотом?

За восемь дней мы узнали, что чьим бы творением ни была Дверь – скорее всего, Грешных, – она существовала, как существуют наши творцы. Она могла влиять на нас и на окружающий мир, несмотря на то что мы не могли влиять на нее.

– Что ты видишь? – спросила Карлоу, бросив в Дверь еще один камень. Он пролетел сквозь нее, но она даже рябью не пошла.

– Дверь в комнату моей больной матери, – сказала я. – Где она умерла.

– Мрачно, – она отхлебнула чай из своей чашки. – Я вижу дверь в твою комнату. До того, как она стала твоей, там жила Поппи. Она была слишком мала, чтобы находиться вдали от дома. Каждую ночь бегала ко мне или к Крику, когда из-за Двери ей снились кошмары. В следующий раз, когда я кого-нибудь полюблю, его проклятье перейдет к нему, а я умру, – она допила остатки чая и вздрогнула. – Но по крайней мере, она не проклята.

Бэзил схватил Карлоу за руку. Она попыталась вывернуться, но благоосененный переплел их пальцы.

– Я вижу дверь в зал суда, где меня связали знаком. Я хочу разрубить его и никому не признаваться, что я благотворец.

– Это странно, – сказала Карлоу. – Я понимаю, что Поппи мертва, но все равно хочу открыть эту дверь и увидеть ее.

За эти годы я принесла столько жертв, чтобы исцелить жителей Лощины: пожертвовала смехом моей матери, моим первым воспоминанием о ней и ощущением ее руки на моей щеке. Она была пятном в моем сознании, чуть размытой гаммой эмоций. Нет, у меня остались четкие воспоминания о ней, но моему благотворцу они были не нужны. Забрать их было бы милосердием, а не принятием жертвы.

– Об этой комнате у меня только плохие воспоминания, – сказала я. – Дверь не так умна, как кажется. Я сожгла эту комнату и дом, в котором она находилась. Как ты думаешь, что я с тобой сделаю?

Из-за щелей дерева виднелась темнота. Она словно поглощала Дверь, пока передо мной не остались только ее зазубренные, похожие на зубы, частицы. Я слишком хорошо знала эту тьму.

Карлоу ахнула.

– Мне кажется, или ты ее обидела? – Бэзил наклонился ближе к Двери и оглянулся на меня. – Но она ведь не может обижаться, да?

Мой благотворец резко поднялся позади меня, и я встала на ноги. Наши творцы были лишь одними из созданий Благих и Грешных. Двери, чтобы действовать, не нужен был контракт или жертва.

– Конечно, может, – сказала я и облизнула губы. – Она – творение Грешных. И только взгляните, как ее унизили.

За десять дней мы превратили кости Крика в новую дверь с крепким замком. Его кости гудели так же, как и мои творцы, – этот тихий звук был скорее неприятным ощущением, чем звуком. Карлоу набросала чертеж необходимых механизмов, и я сделала из костей дверь. Карлоу не могла этим заняться, потому что ее знак Порядка не давал ей работать с костями – это могли делать только целители. Сафия не могла, потому что ее знак Жизни не позволял ей делать с костями ничего, что могло бы убить человека.

– Просто чудо, что вы можете делать хоть что-то, – пробормотала я.

– Я не могу делать ничего, – хмыкнула Карлоу.

– Мы прекрасно справляемся, – вздохнул Бэзил, – пока не переходим рамки дозволенного.

Они следили за безопасностью мостов, дорог и зданий – тем самым обеспечивая удовлетворенность народа судом и советом – и создавали красивые дома и безделушки для тех, кто мог за это заплатить, обогащая советников и пэров.

– Удивительно, что они еще не начали спорить из-за того, что у меня нет знаков, – сказала я, раскладывая переработанные кости Крика над Дверью. Раздался пронзительный вой. Дверь задрожала.

– Начались, – сказал Бэзил, оглядывая пещеру и нашу импровизированную лабораторию. – Его превосходительство пригрозил лишить их титулов и сказал, что заставит их попытаться уничтожить Дверь.

– Теперь они будут относиться к тебе серьезно, – сказала Карлоу. – Удачи.

Через двенадцать дней был сделан лифт, и Сафия присоединилась к нам в пещере. Увидев Дверь, она сделала неглубокий вдох и сжала руки так сильно, что швы ее перчаток треснули. Хана потерла плечо.

– Она не причинит тебе вред, – сказал Бэзил Сафии, – пока ты не пересечешь меловую черту.

Это бы сказала Хана, но вчера Алистер пожертвовал ее голосом, и он еще не вернулся.

Я поманила его в сторону, пока остальные показывали Сафии что тут да как. Он сразу же подошел – и остановился в шаге от меня. С тех пор, как мы поссорились, он не прикасался ко мне, а когда был рядом, всегда старался держать руки при себе. Более того – он никогда не вставал у меня за спиной.

– Совет предлагает закон, но большинство выступает против, – сказала я. – Тем не менее, я думаю, что если они проголосуют против, ты должен отменить это решение.

– Что за закон?

Выражение его лица за красными очками было непроницаемым.

– Он требует, чтобы на военных заводах на случай аварии находились не только целители, но и благоосененные, и чтобы со связывающих их знаков были сняты некоторые ограничения.

– Считай, это уже сделано, – сказал он, махнув рукой. – Я подниму этот вопрос на следующем заседании.