естественному побуждению воина, смешанному с желанием положить конец этому издевательству. Он подумал, что лучше кончить все разом, чем растягивать надолго страдания мальчика.

Но явно не рассчитал свои силы. И не думал, что Цезарь не сможет защититься от этого удара.

Удар пришелся по лицу – меткий, окончательный, оглушительный. Двенадцатилетний Гай Юлий Цезарь рухнул как подкошенный и распластался на склоне Марсова поля.

Повисла напряженная тишина.

Марий стоял, не шелохнувшись, как мраморное изваяние.

Серторий бросил деревянный меч и подошел к мальчику. Да, он перестарался. И теперь боялся худшего. Он наклонился и хотел было дотронуться до Цезаря, чтобы проверить, в сознании ли он, но тот вдруг ожил и, схватив меч, со всей силой ударил Сертория в промежность: так разъяренный Вулкан бьет своим молотом.

– А-а-а-а! – взвыл Серторий и упал на землю, скрючился, прикрыл промежность руками и яростно задышал. Цезарь тем временем поднялся и вскинул деревянный клинок, чтобы продолжить бой.

Мальчик уверенно держался на ногах: рассеченная скула кровоточила, руки были покрыты синяками и царапинами, но выглядел он невозмутимым. Серторий, все еще задыхаясь, попытался встать, чтобы продолжить бой.

– Хватит, остановитесь! – вскричал Гай Марий.

Серторий кивнул и, все еще зажимая ладонью нывшую промежность, отошел в сторону.

Марий подошел к племяннику.

– Ты обманул Сертория, но запомни: умного противника можно обмануть лишь единожды. Эта уловка больше не пригодится тебе в сражении с Серторием. Понимаешь?

– Понимаю, – согласился Цезарь, – зато сейчас пригодилась.

Марий кивнул:

– Идем домой. Надо залечить рану на твоем лице. Твоя мать убьет меня за то, что тебя так славно потрепали.

И он расхохотался.

Их беседу прервал гонец, прибывший за Серторием.

Дядя и племянник тем временем отправились к дому. Поток любопытствующих иссяк. Все рассуждали о том, как двенадцатилетнему юноше удалось сбить с толку не кого иного, как ближайшего помощника великого римлянина, бывшего консула.

Марий положил руку на плечо племяннику. Его прикосновение обожгло раненую кожу, но преисполненный радости Цезарь ничего не сказал. Он знал, что означает этот жест: доверие, даже гордость.

– Ты усвоил, что в бой не следует вступать, если нет уверенности в победе, доказал, что умеешь ловко защищаться, и принял к сведению, что умного врага можно обмануть только один раз. Но знаешь ли ты, мальчик, что будет главным в проклятом противостоянии между популярами и оптиматами, все более яростном, том, в которое рано или поздно втянут и тебя?

Цезарь наморщил лоб, размышляя.

К ним подошел Серторий, который обратился к полководцу.

– Сенат собирается на ближайшем заседании вручить Сулле начальствование над легионами, набранными для борьбы с Митридатом, – объявил он.

– Мы должны поговорить с Цинной. Пусть побыстрее созовут народное собрание, – решительно ответил Марий.

Они продолжили идти к срединным кварталам Рима.

– Ум, – вдруг сказал Цезарь. – Ум – главное в противостоянии, дядя.

– Верно, мальчик, но ум следует использовать безотлагательно, как я делаю сейчас, чтобы получить начало над войском. Иметь в своем подчинении войско: вот что было и будет главным.

Юлий Цезарь чувствовал, как кровь приливает к разбитой щеке, кости ноют от ударов, а дядины пальцы обжигают плечо. Слова Гая Мария он упрятал в глубину сердца, чтобы никогда их не забыть.

XXIX

Рим – мой

Нола, Италийский полуостров

88 г. до н. э., шесть недель спустя

Сенат сделал Суллу консулом и передал ему начальствование над ноланским войском, которому предстояло отправиться на Восток и остановить Митридата Понтийского, вознамерившегося захватить земли вокруг Внутреннего моря.

В то же время народное собрание на свой страх и риск постановило, что поставит во главе войска того, кого сочтет наиболее достойным. После пылкой речи трибуна Сульпиция было решено вручить ноланские легионы Гаю Марию.

Противоборство началось.

Сулла оказался самым быстрым из них двоих и первым выехал в Нолу. Чтобы как можно скорее возглавить войско, он взял с собой всего нескольких людей, которым всецело доверял, – у него почти не было вооруженных сторонников. Долабелла днем и ночью скакал вместе с ним, почти без передышки, чтобы опередить вождя популяров.

Предусмотрительный Марий рассчитывал собрать множество ветеранов африканских и северных походов, чтобы предстать перед воинами, стоявшими в Ноле, во всей красе. Осторожность, которая столько раз оправдывала себя – например, в битве при Аквах Секстиевых, – в противостоянии с дерзким Суллой приводила к опасной медлительности. Только время и события могли показать, кто из двоих ведет себя более умело.

Выбранный оптиматами полководец прибыл в Нолу на рассвете и сразу же встретился с трибунами легионов, предъявив им предписание Сената о вручении ему предводительства над всем огромным войском. С виду все складывалось как нельзя более удачно, но Марий, трибун Сульпиций и сам Цинна не были новичками в государственных делах и отправили гонцов с известием о назначении Мария главноначальствующим. И хотя сам Марий еще не покинул Рим, его гонцы прибыли в Нолу одновременно с Суллой, который обнаружил, что трибуны легионов не готовы безоговорочно согласиться с решением Сената. Если бы народное собрание выдвинуло кого-нибудь другого, военачальники подчинились бы без колебаний, но Марий был легендой. Сулла также пользовался заслуженным авторитетом, однако победы Гая Мария над тевтонами – в частности в битве при Аквах Секстиевых – для ветеранов были военным успехом, не повторявшимся со времен борьбы Сципиона против Ганнибала.

Сулла понимал, что ему противостоит не человек, не вождь враждебной партии, а миф.

Встреча с трибунами прошла не лучшим образом.

Долабелла видел тень на лице Суллы и понимал, что тот встревожен, но не побежден.

– Предлагаю вот что, – обратился Сулла к трибунам, – созовите всех начальников, центурионов, опционов и прочих на собрание в середине лагеря. Пусть те, кого послало народное собрание, назовут доводы в пользу назначения Мария. Затем я перечислю причины, по которым Сенат назначил меня. Выслушав обе стороны, вы решите, кто больше достоин стать главноначальствующим.

Трибуны переглянулись: предложение казалось дельным.

Они согласились.

Сулла и Долабелла остались вдвоем в претории главноначальствующего, не зная, кому он будет принадлежать после собрания.

– Я видел лица центурионов, когда посланцы народного собрания сообщили об избрании Мария, – сказал Долабелла, раздраженный и возбужденный. – Не понимаю, как ты убедишь их согласиться с кандидатурой Сената, а не народного собрания. Законническое крючкотворство – то обстоятельство, что легионы будут сражаться за пределами Италии, и значит, этот вопрос находится в ведении Сената, – их не убедит. Военные не разбираются в таких тонкостях.

На столе в середине палатки стояли кувшин с вином и кубки.

Сулла, по-прежнему мрачный и задумчивый, налил обоим вина и протянул один из кубков Долабелле.

Оба выпили. Сулла