– Да.

– Тогда дуй в Домодедово – на вечерний рейс до Куйбышева еще есть билеты.

– А дальше? – растерялся Сергеев. – Я понятия не имею, где она живет.

– На улице Галактионовской, – прикрыв глаза, сказал Ритвицкий. – Старый двухэтажный дом напротив рынка… Вход со двора… Большая коммунальная квартира на втором этаже… Две комнаты в конце коридора… И вот еще что.

– Что?

– Купи для ее мамы в Москве хорошего инсулина. В Куйбышеве с ним есть проблемы.

Затаив дыхание, Сергеев спросил:

– А потом?

– А что потом?.. Ирина очень обрадуется твоему приезду, и все у вас будет нормально. Маме станет полегче и ее выпишут; ты с Ириной вернешься в Москву; через год у вас родится сын – здоровенький, улыбчивый малыш, которого вы назовете… впрочем, не стоит забегать далеко вперед. Иначе жить станет неинтересно.

* * *

Через десять минут, распрощавшись с командиром, Рита поднялся в свою новую, недавно полученную квартиру в Звездном городке. Сняв китель с полковничьими погонами и со сверкавшей Золотой Звездой, он аккуратно повесил его на спинку единственного стула и вынул из кармана бордовую бархатную коробочку.

Открыв ее, он еще раз полюбовался подарком и медленно подошел к стене, возле которой на полу покоились еще не разобранные вещи: два чемодана, дипломат, рюкзак, упакованные в брезентовый чехол горные лыжи, набитая летными куртками парашютная сумка и черный штурманский портфель.

Ритвицкий подхватил дипломат, положил его на подоконник, открыл крышку и замер с улыбкой на лице.

Дипломат был почти доверху наполнен коробочками, весьма похожими на ту, которую сегодня подарил Сергеев. Разве что бархат различался по цвету: ярко-красный, фиолетовый, синий, бордовый…

Ладонь Владислава скользнула по выпуклым крышкам, задержалась на одной, приоткрыла.

Внутри коробочки лежали золотые часы.

Мужские золотые часы с благодарственной гравировкой покоились и во второй коробочке, и в третьей, и в четвертой, и в пятой…

Ритвицкий ощупывал каждую, вспоминая, как и кому спасал жизнь. И продолжал таинственно улыбаться…