Тот же день, позже

Лондон, Хитроу

Самолет мягко коснулся бетонной полосы, сотрясся, будто вздрогнул, и покатил, гася скорость. Громыхая, как исполинский фен, медленно подвалил к терминалу.

— Англичанки… — покривился Харатьян, глядя на щебечущих стюардесс. — Аэрофлотовские куда симпатичней.

— Эт-точно! — резко кивнул Боярский. — Слушайте, а теперь-то куда?

— Рута знает, — весомо сказал Видов, и пошагал к телетрапу. — Кадима!

Наши рюкзаки выглядели идеально — ничего лишнего. Мыльно-рыльные, одежка, обувка… Причем всё не бедное, и по нашим размерам. Выгладить — и хоть на светский прием.

В общем, таможню и паспортный контроль мы прошли без заминки. Я спрятал синюю книжицу в карман куртки, подхватил багаж…

И тут ко мне подошли два накачанных лба, блондин и брюнет — в костюмчиках, при галстучках, сразу напомнив мне ребятишек из «девятки».

— Мистер, вам придется пройти с нами, — вежливо прогудел лоб с кудрями радикального черного цвета, и оба взяли меня под руки, да так, что не трепыхнешься.

Я видел, как застыла Рута, как рванулся Ливлат, но мрачный Амир удержал его своей лапищей.

— Was ist los? — мой голос сковало ледышками. — Ich bin ein deutscher tourist!

Белокурая бестия усмехнулась, пробасив на добротном русском:

— Вам всё объяснят, мистер Гарин.

— Только без глупостей, — добавила бестия цыганистая.

— У тебя сильный акцент, чернявый, — не удержался я.

— Мы работаем над произношением, — равнодушно прогудел лоб.

Они провели меня по каким-то пандусам, спускаясь вниз, к паркингу, и усадили в самый настоящий «Роллс-Ройс».

«Всё чудесатее и чудесатее…»

В Лондоне я плоховато ориентируюсь, но вроде бы меня отвезли куда-то в Челси. Лимузин миновал вычурные кованые ворота, и притормозил перед лестницей — ее сторожили два каменных льва.

Дворик между крыльями особняка, выстроенного буквой «П», был тщательно прибран и ухожен — щетинистая травка на газоне идеально скошена, гранитная брусчатка вымыта с шампунем, шеренги одинаковых елочек выстроились по стойке «смирно».

Конвоиры учтиво провели меня в дом. Поднимаясь по ступеням, я прикидывал шансы на побег. Шансов не было.

Мальчуганы, что вели меня, тренированы и хорошо натасканы. Всё, что я мог — это ударить с выплеском энергии. Но парнишек-то двое…

Допустим, мне удастся проломить светленькому ребра. И что толку? Темненький тут же врежет строптивому русскому, да так, что не сразу очнусь. А оно мне надо?

Вывод какой? Терпеть под девизом графа Монте-Кристо: «Ждать и надеяться». Ждать, пока представится удобный момент. Надеяться на друзей и товарищей.

— Сюда, мистер Гарин, — учтиво поклонился блондин, пропуская меня в небольшую, светлую комнату.

Я спокойно вошел, и толстая дверь за мной закрылась. С глухим лязгом.

Раздраженно фыркнув, я обошел узилище. Старинный диван с фигурной спинкой, два кресла ему под стать. Столик а ля Чиппендейл. Хорошая копия Гейнсборо на стене, оклеенной дорогими шпалерами. Два окна в мелкую расстекловку — одно выходит во двор, другое — на улицу. И можно спорить на что угодно, рамы тут стальные. Как решетки.

Я глянул на неширокую улочку, мощеную каменными плитами. На той стороне слипались стенами три или четыре особняка. Вдоль узких тротуаров вымахали раскидистые деревья с подстриженными кронами. Листья на обкорнанных ветвях только распустились, и что за порода — не понять. Вроде, клены…

Под «вроде, кленом» остановился мужчина в расстегнутом плаще. Костюм ладно сидел на нем, выдавая дорогого портного, а лаковый блеск туфель указывал на то, что и они индпошива. Поля мягкой шляпы прятали лицо, но вот прохожий развернул скрученную трубкой «Таймс», и поднял взгляд. Я узнал Ливлата.

А он узнал меня — недаром же уткнулся в газету.

Наверняка прятал довольную улыбку!

Делая вид, что озабочен новостями, Цион убрел прочь, перелистывая брехливое издание.

Мое настроение живо пошло вверх, как ртутный волосок градусника, опущенного в горячий чай.

Там же, позже

Блондин ловко сервировал мой столик, соблюдая полузабытый файв-о-клок. Пара булочек-скоунзов, масло, джем и маленькие сэндвичи с рыбным паштетом. В отличие от большинства британцев, я остался верен традициям…

А в половине шестого всё та же белокурая бестия, только малость обескураженная, впустила ко мне советского вице-консула.

Это был кругленький, веселенький человечек маленького росточку, очень подвижный и юркий. Он двигался постоянно, даже когда занял кресло — перебирал ногами, открывал свой кожаный портфель о двух замках и снова закрывал, потирал ладони, барабанил пальцами по фигурному подлокотнику, азартно водил головой, оглядывая мою камеру… то есть, комнату, или, хотя бы, шевелил пышными бровями а ля Брежнев.

— Здравствуйте, меня зовут Иван Иванович, я представитель советского консульства в Великобритании, — начал он бодрым тенорком, и заговорщицки подмигнул. — Думаю, помещение прослушивается, но нам ведь скрывать нечего, верно? Скажу сразу — ваши товарищи подняли большой шум, они отказались вылетать в Москву… или в Тель-Авив, пока вас не освободят!

— Приятно слышать, — улыбнулся я, ощущая теплоту, как от рюмочки коньяка.

— Скажу сразу — это вовсе не похищение, как утверждали ваши друзья в интервью щелкоперам из «Гардиан». Вас задержала служба «МИ-6» по… скажем так… по убедительной просьбе из Вашингтона. Американцы требовали вашей экстрадиции по совершенно надуманным предлогам, пока товарищ Эгон Кренц лично не позвонил президенту Картеру, и не поинтересовался, на каком основании задержан гражданин ГДР Михаэль Шлак… — Иван Иванович хитро усмехнулся. — В общем, Михаил Петрович, суета затеялась неслабая. Не буду излагать детали, лучше перейду к главному. М-м… Вы знакомы с Михаилом Браиловым? Скажу сразу, — перебил он сам себя, — меня отчасти посвятили в подробности известных вам дел и миссий, засекреченных под грифом «Особая папка. Закрытый пакет»… Признаюсь, я впервые в жизни столкнулся с подобным уровнем секретности! М-м… Так как?

— Да, я знаком с Браиловым, — спокойно ответил я.

— А, скажите… — вице-консул зорко