Но на пороге возник Картал. Его появление показалось Кёсем истинным чудом, ниспосланным Аллахом, и с губ женщины сорвался вздох облегчения. Точно такой же вздох издала и Башар.

– Картал, ты ли это?

– Что ты здесь делаешь, Картал?

Вопросы вырвались из уст женщин одновременно. Тургай беспокойно заворочался во сне, и Башар едва успела перехватить его поудобней. Картал покачал головой и забрал ребенка.

– Благодарение Аллаху, вы живы! Я шел по городу, когда один мужчина в переулке, ведущем к дворцу, окликнул меня. Он сказал, что вы в опасности, назвал ваши имена и рассказал о тайном ходе, ведущем от тех самых ворот…

– О, Аллах, так мы недалеко оттуда? – воскликнула Башар.

Кёсем вспомнила: да, подруга говорила о подкупленном евнухе. Но может ли все случившееся быть правдой?

– В двух шагах, – отвечал Картал. – Этот человек вручил мне ключ, и я немедля поспешил сюда, и, как вижу, не зря.

– Но что это за мужчина? – спросила Кёсем. – Как он выглядел?

Картал виновато потупился:

– Я не знаю, прости… прости меня. Он был так убедителен, говорил так уверенно… У меня было мало времени на принятие решения, я выбрал поверить, – и оказался прав, верно?

– Но как он выглядел? – с нажимом повторила свой вопрос Кёсем. Башар решительно кивнула, показывая, что присоединяется к желанию подруги узнать правду.

– Его лицо было прикрыто полой плаща. Глаза… большие, темные. Высокий тюрбан, намотанный на старинный манер, сейчас так не делают. Я бы сказал, тюрбан времен Сулеймана Великолепного. И знаешь… мне показалось, что его ладони обагрены кровью, но точнее сказать не могу.

Наступила томительная тишина, нарушаемая лишь сладким посапыванием Тургая. Кёсем глядела на отпечаток ладони, видневшийся возле двери, и понимала: то, что произошло с ней, невозможно. Однако же вот он, Картал, и Башар рядом, а должна лежать в саду мертвая, рядом с самой Кёсем и ее маленьким сыном. Так какая разница, кто именно им помог? Достаточно и того, что сила эта желала им с Тургаем добра.

Впрочем, Кёсем понимала: разница есть. И она сделает все, чтобы добраться до имени таинственного спасителя.

Но не сейчас. Сейчас рядом Картал, они в безопасности и можно наконец расслабиться, может, даже проронить пару слезинок, как и положено беспомощной женщине.

Кёсем не стала плакать. Время для слез пока не наступило, ведь еще живы те, кто напал на них, кто стрелял в невинного ребенка.

Они еще живы.

И пока она все еще султанша, эти никчемные жизни стоит прервать. Пусть отправляются в огненное озеро, к отцу своему, гнусному иблису!

Кёсем выпрямилась.

– Идем.

* * *

Старый Юзман был своего рода реликвией гарема. Говорили, что помнит он саму Хюррем-роксоланку, хотя насчет этого, конечно же, врали: не может евнух жить так долго, век ему отмерен судьбой и Аллахом не слишком-то долгий. Впрочем, с этим Кёсем могла бы и поспорить: сколько нежных юношей, сколько мужей в расцвете сил не доживают до старости, скольких убивают на поле боя, скольких казнят, сколько сами по дурости своей или по другим причинам отдают Аллаху свои жизни! А до евнухов никому особо нет дела. Так что еще неизвестно, чей век короче.

Когда-то у старого Юзмана было иное имя, и некоторые евнухи его еще помнили, а до того называли Лютиком, как и прочих мальчишек-евнухов, и вот этого уже почти никто не вспоминал. Нынче все называли его просто «мастер», хоть он и не был кызлар-агасы и вообще никогда не участвовал в потайных подковерных гаремных войнах за власть. Жил себе тихо, рассказывал восхитительные истории, даже пописывал на досуге трактаты, где вспоминал все сплетни, до которых мог добраться.

В гареме не было никого, умевшего лучше рассказывать истории, чем старый Юзман. А у Кёсем все еще была власть вызвать старого евнуха и расспросить его.

Вопрос она продумала заранее. Говорить о странном незнакомце в гареме было страшновато, но имелось еще кое-что… Кое-что, если так можно выразиться, вещественное.

Юзман робко вошел к султанше, поклонился низко, до самого пола. Кёсем приветливо улыбнулась, указала ему на столик со сладостями и крепким кофе, до которого, как она знала, старый евнух был большим охотником.

Когда с церемониями было покончено, она задала свой вопрос:

– Почтеннейший, расскажи мне об окровавленном отпечатке ладони!

Евнух оживился:

– Моя госпожа говорит о руке Ибрагим-паши?

Ибрагим-паша? Кёсем много читала и, разумеется, знала об этом сподвижнике Сулеймана Великого, который рискнул выступить против султана и был казнен по его приказу. Задушен, кажется… Но почему именно Ибрагим-паша?

Внезапно вспомнилось, что сказал Картал о таинственном незнакомце: «Так тюрбаны наматывали во времена Сулеймана Великолепного». Кёсем почувствовала, как сердце внезапно пропустило удар и кровь похолодела в жилах, но заставила себя приветливо улыбнуться:

– Я слыхала эту историю краем уха и заинтересовалась ею. Мне сказали, что лишь ты, почтеннейший Юзман-бей, можешь рассказать ее со всеми подробностями, так, чтобы нить повествования нигде не оказалась перепутана и картина происходившего встала перед глазами, будто сам слушавший был в тех местах, о которых ты рассказываешь, и видел все собственными глазами.

Польщенный евнух разулыбался:

– Речи моей госпожи – бальзам для моего старого слуха. Так позволь же мне, ничтожному, поведать тебе эту историю, и, Аллах мне свидетель, я постараюсь изо всех моих слабых сил, чтобы она тебе запомнилась, великая султанша!

– Я уверена, ты справишься, – поощрительно кивнула Кёсем.

– Говорят, – Юзман словно стал выше и толще, преисполнился важности, свойственной любому хорошему рассказчику, – будто султанша Хюррем не всегда слыла образцом верности и добродетели. Она любила султана Сулеймана и родила ему детей, но… ребенка она родила не только ему.

Кёсем застыла. Лишь одна мысль испуганной птицей билась в ее голове: «Только не Тургай! Только не он! Никто не должен узнать о моем сыне!»

– Султан Сулейман об этом ничего не знал, – продолжал вдохновенно вещать Юзман. – Он не знал о том, что султанша Хюррем-роксоланка встречалась под покровом ночи с его вернейшим подданным, что она сбила его с пути истинного и родила ему дитя!

– Какое… – Кёсем пришлось откашляться, она не узнавала собственного голоса. – Кого из шахзаде подозревали?

– Никого, – печально покачал головой Юзман. – Султан ничего не знал, а гарем… Султанша умела заткнуть излишне болтливые рты. Люди в гареме повиновались Хюррем-хасеки или же бесследно исчезали. Но слухи ходили, и султанша решила избавиться от любовника. Темными ночами нашептывала она на ложе своему супругу истории об измене Ибрагим-паши, вливала сладкий яд в уши султану. Разумеется, она не поведала ему о своей измене. Нет, она радела исключительно о благе Оттоманской Порты! И случилось так, что султан поверил своей хасеки.