Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хата моих родителей стояла ближе к околице, а в самом конце села жила одинокая девушка Улька, по-грамотному – Ульяна. Она была сирота, с двенадцати лет – одна. А что работящая – так во всем селе такой не сыщется. Огород свой так обработает, что у любой хозяйки завидки берут. Правда, хата у нее была малость скособоченная. Стропила все от старости потрескались, почернели. На то время, о котором рассказываю, было нашей Ульке восемнадцать лет. Дружила она с парнем, он ходил к ней на вечерницы. Дай Бог память, как же его звали? Ага, вспомнила – Данилко. Она его называла "Мой Даня". Любили они друг дружку так, что я за жизнь не встретила ни разу таких отношений. Разве, что мой Григорцьо меня так любил и я его…
Собирались Ульяна с Данилой свадьбу сыграть. И тут в аккурат в селе набирали мужчин на заготовку леса. Данилка обрадовался, записался первым. Хотел заработать дерева и обновить Уленьке хату и затем уж зажить счастливо.
Ульяна, как проводила своего Даню, так сразу же с этого часа начала отсчитывать дни до встречи. А чтобы время бежало быстрее, занимала себя работой, приводила в порядок свое сиротское хозяйство. Побелила стены хаты, и засияло ее старое жилище пасхальным яичком. Со двора вымела весь мусор, короче, все подготавливала к свадьбе, но главное, хотела, чтобы ее Даня увидел, какая она хозяйка!
Подруги Ульяну уговаривали:
– Улька, не убивай ты так себя, отдыхай немного. Вон, похудела, скоро как кочерга станешь!
Куда там! Ульке казалось, что будет она работать, и Даня быстрее вернется. И вот однажды прибыл в село Евсей Кузьмич (он доводился племянником нашему старосте). Этот Евсей и набирал бригаду на заготовку леса. После его прибытия прокатилось эхом по селу известие: Данилу Бочулина насмерть придавило деревом в лесу. Закончится следствие, привезут хоронить… Помню, никто не осмеливался рассказать про горе Ульяне. Она так два дня и бегала по хозяйству, все хлопотала. И вот в конце концов собрались ее ближайшие подруги (я тогда еще малая была) и пошли гуртом к ней. Не знаю, что и как там было, но они вышли от нее молча и быстро разошлись по домам. И только, когда девушек стали спрашивать их матери: ну, как, мол Уля, не кричала, не плакала, может, в беспамятство впала, – те пожимая плечами, ответили:
– Нет, ничего этого не было. Она как подметала веником двор, так и продолжала. А нам сказала: "Уходите, я здесь буду мусор выметать!" Мы ей говорим: "Уля, твой Даня погиб, его нету! Ты это понимаешь?!" А она глянула на нас и сказала: «Глупые вы, я все понимаю! Это вы не понимаете. Куда он от меня денется?»
А еще через день Данилку схоронили. Все удивились, что Ульяна пришла на похороны наряженная в новое платье. К гробу она не подошла, стояла в общей толпе. На поминки после похорон в дом Данилы тоже не пошла, а поспешила в свою хату. Ее подруги, помню Верка Михеева и Настя Катьки Длинной, посчитали своим долгом наведаться к Ульяне, хоть она и не приглашала. Подождали, когда стемнеет, и пошли к ее дому. Решили девушки не стучаться в дверь, а заглянуть в окно, как себя ведет Улька. Через кухонное окно (на нем не было занавесок) просматривалась вся хата. Ярко горела керосиновая лампа. Вот, видно, как Ульяна несет к столу чем-то наполненную тарелку. А на столе уже и так полно всего, и даже бутылка с двумя рюмками стоит…
Это все девчата на второй день всем рассказывали. Нам, малым, хоть и страшно было, но любопытство брало верх, и мы, как могли, подслушивали. Дальше Верка хотела было постучать в окно, прошептав тихонько: "Она, наверное, помянуть хочет своего Даню и ждала нас, поэтому и на стол собрала". Но вторая, Настя, остановила подругу, предложив: "Давай подождем, поглядим, что будет Улька дальше делать."
А дальше Ульяна наполнила рюмки, села за стол, подняла свою рюмку и с радостной улыбкой счастливым голосом произнесла:
– Ну, с прибытием тебя! Наконец-то! Я уж так соскучилась, еще немножко и пошла бы туда, к тебе в лес! Кушай теперь побольше, я всего приготовила, а то вон какой худющий!
Девчата, которые глядели в окно, крепко взялись за руки, Настя прошептала: "Верка, я боюсь, пойдем отсюда!" Вера, та была всегда бесшабашной, ответила:
– Нечего бояться. Ты что, не видишь, у Ульяны помешательство. Она умом тронулась! Давай постучим ей, если не откроет, позовем людей.
И подруги забарабанили в окно. Ульяна поднялась из-за стола и пошла к двери. Настя с Веркой метнулись от окна. Улька, открыв дверь, спросила: "Кто здесь?" Девушки ринулись к ней. Настя взяла Ульяну за руку, спрашивая:
– Уленька, ты как? Не боишься? Может, мы с Веркой у тебя переночуем сегодня?
Ульяна спокойно смотрела на подруг и с удивлением переспросила:
– Чего это вы будете у меня ночевать? У вас что, спать негде? Идите лучше домой, мне некогда, меня ждут!
И закрыла дверь прямо перед их носом. Настя уже в закрытую дверь с ужасом воскликнула:
– Кто тебя ждет? Ты же одна в хате?!
Подруги ушли домой и, конечно же, рассказали все родителям. К Ульяне стали приглядываться. На людях она вела себя нормально, только не разговаривала ни с кем, все больше молчком. Если что спрашивали – отвечала или "да", или "нет". Никто не осмеливался спросить Ульку, как она переносит свое горе. Наконец Веркина мама, чтобы склонить разговор на эту тему, пригласила Улю приходить ночевать к ним, пока Ульяна привыкнет быть одна… Улька, поглядев на женщину как бы свысока, ответила:
– Я только днем одна. А ночью ко мне приходят.
Затем развернулась и быстро направилась к своей хате. А старая Михеиха вслед крестила ее.
Потом на какое-то время Ульку оставили в покое: у каждого свои хлопоты, работа. Затем Верка, она жила недалеко от Ульяны, заметила, что та давно не появлялась во дворе. А когда появилась – ее еле узнали. Выпирал вперед большой живот, из-за него самой Ульки и не видно было, так сильно она похудела. Личико маленькое стало и будто все просвечивалось насквозь.
Однажды Вера взяла еды из дома и пошла к Ульяне. Днем дверь не заперта, девушка зашла в хату. Улька, одетая, лежала в кровати, но не спала. Верка поставила на стол еду и скомандовала: "А ну-ка, давай ешь! Свежие варенички мама только что приготовила. Ты же ничего себе не готовишь, вон, пустые горшки стоят!"
Ульяна отрицательно покачала головой и лишь водила глазами по хате, будто кого искала. А потом вдруг Веру спрашивает: "Где он? Где Даня?" А Верка хоть и испугалась, но села около Ульяны, взяла ее за руку и ласково начала уговаривать:
– Уленька, Даню схоронили уже давно. Ты успокойся и покушай. Ты болеешь, надо поправляться. У тебя вон дитятко скоро народится!
Ульяна резко села в кровати, глаза загорелись сухим блеском, она с такой ненавистью глядела на Веру, что та испугалась и отошла от кровати. А больная Улька хрипло выкрикивала: "Уходи, чего ты сидишь у меня?! Даня не может зайти, когда ты здесь! Не приходите ко мне никто!"
Потом она опять откинулась на спину и закрыла глаза. И вдруг лицо Ульяны расплылось в блаженной улыбке, а Верка услышала, как Улька прошептала: "Садись, Данечка, возле меня. Она сейчас уйдет…"