– А если нет?

– Я тебя уничтожу, – пообещал Стеклов. – Не повторяй мою ошибку. Не думай, что мы друзья.

И уехал.

В комнате для допросов Худой пристально посмотрел на Есеню и сказал:

– Давайте теперь про Берестову пару слов.

– Про кого? – удивилась девушка.

– Про Ольгу Берестову.

– Не понимаю, о ком вы говорите, – твердо ответила Есеня. – Никогда не слышала этого имени.

– Неужели мы что-то перепутали? – спросил Седой. – Вряд ли…

– Не знаю. Всем случается ошибаться, – ответила Есеня.

И очаровательно улыбнулась.

Ни один ребенок еще не погиб от объятия матери.

Метод

Прокурор Стеклов не любил откладывать нужные дела. Тем более он не откладывал угрозы. Уже на следующее утро после разговора с Меглиным он встретился на служебной автостоянке с высокопоставленным сотрудником Следственного комитета (по иронии судьбы, спустя несколько месяцев этот же сотрудник будет допрашивать Есеню относительно ее стажировки у Меглина, и она мысленно даст ему кличку Седой).

– Мы условились терпеть его, пока негативный эффект уравновешивался пользой, которую он приносит, – сказал прокурор. – Сейчас весы качнулись. Мы с самого начала знали, что это не навсегда, и не будет пенсии по выслуге лет…

– А почему ты решил, что уже пора? – спросил Седой.

– Я его друг, как ни странно это звучит, – объяснил Стеклов. – Хочу его вытащить, пока не поздно. Для него и для нас. Он выходит из-под контроля.

– Твоя дочь тоже так считает? – усмехнулся Седой.

– Да, – твердо заявил Стеклов.

– Хорошо, я подумаю, – пообещал его собеседник.

Однако эта формулировка прокурора не устраивала, ему хотелось чего-то более определенного.

– Когда он с катушек слетит, представляешь, что может начаться? – сказал он. – Мы готовы рисковать?

Седой ничего не ответил; на том их беседа и закончилась.

Позже, уже в машине, Седой взял телефон и отдал команду одному из своих подчиненных:

– Надо проконтролировать Меглина на предмет профессиональной и личной адекватности.

…Есеня проснулась от собственного крика. Ей снилось поле, Андриевич, зажимающий ладонями окровавленные глазницы, и карандаш в собственной руке.

Девушка огляделась. Она сидела на диване в жилище Меглина, и в руке у нее был зажат карандаш…

…Не обнаружив хозяина нигде в доме, Есеня выглянула за дверь. И увидела Меглина: он раз за разом кидал нож в подвешенную на стене колоду. Не оборачиваясь, сыщик спросил:

– Тебе понравилось?

– Ты о чем?

– Ты знаешь.

– Спрашиваешь, садистка ли я?

– Только честно. Если не боишься.

Есеня подумала и честно ответила:

– Где-то в глубине – да, мне понравилось. И меня это пугает.

– Почему?

– Но это ведь… ужасно?

– Ты меня спрашиваешь? – рассмеялся Меглин. – Как это было?

– Меня как током ударило, – призналась Есеня. – Это было как… секс. Только круче.

Меглин покачал головой:

– Бедная, что ж тебе за мужики попадались…

Потом счел нужным успокоить ее:

– Я же тебе говорил – это весы. Ты не просто человека ударила. Ты его будущих жертв спасла.

– Но мне это понравилось!

– А что плохого в том, чтобы работу свою любить? Главное, чтобы для тебя процесс не стал важнее результата.

Позже, уже в доме, копируя дело Берестовой, Есеня спросила:

– Ты сказал, у Берестовой с отцом появилась тайна. Он что, отдавал ей приказы?

– Она приказы сама себе отдавала, – ответил Меглин.

– А в чем тогда его вина?

– А почему ты думаешь, что он виноват?

– Потому что я уже научилась понимать оттенки твоего молчания. Он что, тоже кого-то убил?

– Хуже. Полюбил.

– Бедный, – сказала Есеня с притворным сочувствием, – что же за бабы тебе попадались, что для тебя любовь хуже убийства!

Однако Меглин не принял шутки.

– Убийство – короткий честный акт, – заявил он. – И ты это теперь понимаешь. А любовь – долгое изнурительное рабство и пытка. Любовь хуже убийства.

…В подвале жилого дома лежала мертвая девочка примерно девяти лет. Лежала лицом вниз, с руками, вытянутыми вдоль тела. Рядом валялся раскрытый ранец, тетрадки и учебники были разбросаны по полу.

– Задушена, – сказала женщина-эксперт, обращаясь к Меглину. – Следов сексуального насилия нет.

Сыщик, слушая, глядел в сторону; спросил, ни к кому не обращаясь:

– Интересно, он учебник читал до или после того, как убил?

Есеня проследила за его взглядом и увидела учебник литературы, лежавший отдельно, на трубе.

Меглин присел возле тела, прошептал: «Прости, милая», – и перевернул убитую. Посмотрел на лицо, на руки. Осторожно разжал одну ладошку. В руке девочка держала дешевое пластмассовое колечко.

– Что видишь? – задал сыщик уже знакомый Есене вопрос.

На этот раз ответ у нее уже был готов.

– Кольцо в руке, а не на пальце. Это он ей дал. Он так ее заманил.

Меглин кивнул, сказал:

– Еще?

– Нет следов борьбы, одежда не порвана, – перечисляла Есеня, – она пришла сюда с ним сама. Не сопротивлялась. Почему? Знакомый?

Меглин, не ответив, направился к выходу. Возле двери задержался, осмотрел замок. Распорядился:

– Выясни: на предыдущем убийстве дверь в подвал тоже была открыта?

…В кабинете местного ОВД сыщики допрашивали слесаря лет пятидесяти. Говорил Меглин.

– Смотри, что получается, Ген. В подвалах найдены убитыми две девочки. А замки на дверях целые. Ключи только у слесаря. У тебя, Ген. Получается, ты у нас педофил?

– Да вы чё! – возмутился Гена. – Чтоб я дитё тронул?! Да я родился на этой улице, вырос!

– Ну родился, вырос, и что? – возразил Меглин. – Ты лучше расскажи, Гена, как девчонок в подвал заманивал. Колечками? И что у тебя в сумке клофелин делает? Третьеклашкам в мороженое кладешь?

– У меня мать на руках, неходячая! – вскричал слесарь. – Это ей врач, по рецепту!

– Проверим, – пообещал сыщик.

Посмотрел на Гену, на его помятое лицо, заношенную одежду, сделал вывод.