– Надо быстрее решать, – сказал Меглин. – А то машина его кровью провоняет.

– Убей его, – жестко сказала Есеня.

Меглин покачал головой:

– Я убиваю, когда выхода нет. А он… кому что сделает?

– Им было – семнадцать, девятнадцать, двадцать. Все младше меня. Убей. Я куплю тебе кактус.

Андриевич, слышавший их разговор, завопил:

– Жизни не лишайте! Вы ж не звери!

– Откуда ты знаешь? – сказала Есеня.

Меглин сел за руль, включил двигатель. Спустя несколько минут машина остановилась у подъезда больницы, где лежала раненая свидетельница. Меглин вывел убийцу из машины и поволок по коридору. Встреченные врачи и медсестры шарахались в стороны. Дотащил до палаты, открыл дверь.

– Я тебе обещал, – сказал он женщине на койке. – Вот он.

Та смотрела на убийцу со странным выражением; из глаз потоком катились слезы.

Когда они вернулись к выходу, там уже ждал полицейский патруль. Меглин передал ему задержанного, сам пошел к своей машине. Там ждала Есеня.

– Зачем ты его им отдал? – жестко сказала она. – Чтоб отдыхал на пожизненном?

– Ты же не думаешь, в самом деле, что я убиваю, сколько душа пожелает, – ответил сыщик. – Мне на месяц только на двоих выдают лицензию. Как на лося. В этом я норму выработал, так что до первого числа я гуманист. Ничего не попишешь.

Есеня промолчала. Она чувствовала, что это ложь. Так всю обратную дорогу и ехали молча.

…Увидев стоящую на пороге Есеню, Женя даже не удивился.

– Опять без звонка, – констатировал он. – Чему обязан такой приятной неожиданности?

– Давай напьемся, – предложила Есеня, протягивая ему бутылку виски.

Женя достал бокалы, налил. Есеня уселась в кресло и заявила:

– Я вдруг обнаружила, что мне не с кем общаться. Я социопатка.

– Добро пожаловать в клуб, – шутовски приветствовал Женя.

– Нет, серьезно. Анюли нет. У папы свои тараканы. Про Сашу думать не хочется, зальет все соплями… Я только с тобой могу поговорить. Понимаешь, мы одинаковы в чем-то.

– А как же Меглин, великий и ужасный?

– Не хочу про него говорить.

– То есть говорить мы будем только про то, про что ты хочешь, – заключил Женя. – А потом, опять-таки, если ты захочешь, ты меня трахнешь. На ночь, правда, не останешься – дела.

– Я же говорю – ты все понимаешь.

– Я у тебя что – «скорая помощь»? – рассмеялся Женя. – Мужик резиновый? А к нему у тебя, стало быть, чувства…

И закончил жестко:

– Тебе пора.

– Серьезно? – Есеня не сразу поверила, что он не шутит.

– Если у тебя какие-то проблемы с ним, иди и с ним разберись, – заявил Осмыловский. – Что ты меня в это говно тянешь? Я тебе не мать и не подружка.

– Про мать зря. Но в целом правильно сказал, – произнесла Есеня, поднимаясь. – Пока. Пишите письма.

Женя шутовски поклонился…

…Выйдя из машины возле дома, Меглин первым делом заметил Есеню, ждущую у входа.

– Выхлоп аж сюда доходит, – заметил он. – Чего напилась-то?

– Не бойся, я закусывала, – ответила Есеня. – Так что не рассчитывай.

– Да я как-то не особо. Я ж тебе в отцы гожусь.

В комнате сыщик сразу повалился в кресло. Есеня склонилась над ним. Тихо сказала:

– Знаешь, зачем я пришла?

Он хотел что-то ответить, но она не дала:

– Молчи. У тебя это так хорошо получается. Я же тебе говорила. Я знаю тебя. Не забывай.

Наклонилась еще ниже – и поцеловала его в губы. Меглин смотрел удивленно, ждал продолжения. И тут Есеня другим, деловым тоном сказала:

– Ну что, пошли?

– Куда?

– Не бойся, не в постель. У тебя же монашество. Ты слишком долго мне голову морочил. Теперь мне нужны ответы.

И она, как когда-то сам Меглин, с силой толкнула кресло, открывая люк в полу.

В подвале, оглядев полки, задумчиво пробормотала:

– Значит, тут они все. Сколько же их?

– Городок небольшой наберется, – ответил Меглин.

Он шагнул к стеллажу, достал папку и протянул Есене. Она открыла. С фотографии на нее смотрела женщина лет тридцати, с глазами чуть навыкате. Внизу стояла подпись: «О. Берестова». Меглин заговорил:

– Двадцать два года назад твой отец вел дело Ольги Берестовой. Ее изнасиловал сотрудник органов. На почве посттравматического стресса у нее появилась болезненная тяга к мести. Она хотела убить того, кто с ней это сделал. Никто ей не верил. Она нашла его сама. И убивала – не торопясь, два дня. Потом второго – просто похожего. Ее навязчивая идея перешла в манию. К моменту, когда я ее взял, она убила четверых. Берестову признали невменяемой. Положили в клинику. Обкалывали так, что не соображала ничего. А пять лет спустя случился павлоградский маньяк. Когда нас подключили, было уже сорок два трупа. К тому моменту, как мы его взяли, по его делу двоих расстреляли, а третий сам повесился.

– Ты сказал – мы?

– С твоим отцом.

– Ты работал с папой?!

– Мы и сейчас работаем. Он – моя связь.

– Связь?

– У меня же нет телефона. А связь нужна. В общем, в деле павлоградского маньяка срочно понадобился стрелочник. Тогда и вспомнили про Берестову…

…Психиатр Бергич впускает прокурора Стеклова (тогда еще молодого) в палату, больше похожую на камеру: на окнах решетки, мебель прикручена к полу. На постели, свесив голову, сидит больная. Она откидывает волосы, становится видно лицо. Это совсем не та женщина, что запечатлена на фотографии в деле Берестовой. У нее светлые волосы, красивые, волевые черты…

…Сидя над делом Берестовой, Есеня уснула. Меглин улыбнулся, глядя на спящую; снял с нее туфли, положил ноги на диван, прикрыл пледом. В это время снаружи раздался шум подъезжающей машины. Меглин вышел. Перед ним стоял прокурор Стеклов.

– Она здесь? – спросил.

– Разбудить?

– Пусть спит. Дай закурить.

– Ты же бросил?

– Ну да.

Меглин протянул ему сигарету.

– Знаешь, где я ошибся? – сказал прокурор. – Я в какой-то момент подумал, что мы друзья. После всего, что пережили. Но у тебя нет друзей. У тебя и чувств-то человеческих нет. Ты другой. Завтра скажешь ей, что стажировка окончена. И отправишь домой.

– Андрей, она отца родного не слушает, – возразил Меглин. – Думаешь, мой голос действие возымеет?

– Мне все равно, как ты это сделаешь. Придумай что-нибудь, ты же гений.