очках. Она вынырнула из-за картотеки и порылась в большом ящике с отсортированными по алфавиту бумагами. — Фролов, Фролов… Сейчас найдем…

Из недр ящика показался узкий листок. Вера Степанна положила его на стол, раскрыла большую книгу учета и, долистав до нужной фамилии, сказала:

— Распишитесь.

Он взял ручку и расписался напротив своей фамилии. Вера Степанна придирчиво проверила запись и, убедившись, что подпись стоит в нужной графе, протянула Фролову листок.

— Вот здесь указан адрес. Пойдете в домоуправление и возьмете ключи.

Взгляд Фролова зацепился за строку на листке: улица Брестская, дом восемь, квартира сорок восемь. Он так долго ее разглядывал, что Вера Степанна не выдержала и сказала:

— Все, можете идти.

— А… да… может, еще что-то нужно достать? Подписать?..

— Нет, я же вам говорю — все. Ключи возьмете в домоуправлении.

— А… еще какие-то документы? Что-то еще, наверное, попросят…

— Ничего не попросят. Товарищ, не отвлекайте от работы, у нас еще много таких. Идите.

Он вышел в коридор, сжимая в руке ордер. Мимо прошло несколько человек; они входили и выходили из кабинетов, о чем-то переговариваясь. До Фролова долетали обрывки фраз. Он положил ордер в карман, но вдруг испугался, что помнет его или выронит. Достал, расправил уголки и понес в руке.

В кабинете царило радостное оживление. Фролов сел за свой стол и положил ордер поверх всех бумаг. Тут же налетели Валера и Ебелкин; восхищенно цокая языками, они разглядывали ордер и расспрашивали Фролова, как все прошло. Фролов отвечал запоздало и невнятно.

Потом открылась дверь, и в кабинет всунулась встрепанная голова.

— Белкин! Евгений! В профком!

Ебелкин подпрыгнул от волнения и расправил пиджак.

— Ну, я пошел.

— Ни пуха, — сказал Валера.

Минут через десять Ебелкин вернулся, счастливый и ошалевший, с таким же ордером, как у Фролова.

— Вовка! У тебя какая, сорок восьмая? У меня сорок пятая! Будем соседями на одном этаже — представляешь, а?!

Он был так счастлив, что Фролову тоже пришлось изобразить какую-никакую радость. Он нашел на столе старый конверт, положил в него ордер и аккуратно, не сминая, опустил конверт во внутренний карман пальто. Когда Фролов уходил, Ебелкин с Валеркой открывали припасенный в шкафчике коньяк, который лежал там еще с прошлого Нового года.

Фролов сел в трамвай. За окном простиралась знакомая осенняя темнота, изредка прерываемая желтыми пятнами фонарей. Когда фонарей не было, он видел в стекле собственное отражение — сухой мужчина средних лет с растушеванным лицом и беспокойными глазами. Прежде ему рисовалась картина невиданного счастья, приходящего в день, когда он получит квартиру, но теперь ум занимала одна мысль, никак не связанная с квартирой и повторяющаяся, как припев в песне: надо позвонить Сереже.

Он уже собрался выйти на одну остановку раньше, чтобы забежать в телефонный автомат, но в последний момент передумал. Его остановило предчувствие, что разговор будет тяжелый и на него нужны силы, которых сейчас нет.

Фролов дождался своей остановки и вышел. Он брел вдоль дороги и смотрел на загорающиеся окна в многоэтажках. Вдруг ему пришла в голову мысль: увижу дворника — все будет хорошо. Это было одно из тех странных суеверий, которые посещают людей в минуту тяжелых раздумий. Фролов добрел до общаги и остановился. Пространство перед общагой замело снегом, и дворника нигде не было видно. Фролов достал сигареты и закурил, отчаянно надеясь, что вот сейчас, с минуты на минуту, дворник появится. Лицо, руки и ноги уже совершенно замерзли. Он нахохлился, всматриваясь в темноту. Вдруг из-за угла вынырнул дворник. Он был укутан в телогрейку и, шатаясь, волок за собой метлу. Когда он подошел ближе, стало ясно, что дело плохо — дворник мертвецки пьян.

— Че уставился? — пробурчал он Фролову.

Поморщившись, Фролов поднялся на крыльцо, дернул на себя дверь и ввалился в холл общежития. Негромко бормотало радио — шел вечерний радиоспектакль. В стеклянной будке вахтерша вязала носки. Фролов прошел мимо и бормотнул дежурное приветствие. Вахтерша его даже не заметила.

Дома Фролова ждало временное затишье. Лена еще не вернулась с работы. Ванька сидел за столом и, высунув язык от усердия, сосредоточенно срисовывал схемы с книжного листа. Свет лампы обрисовывал его угловатое лицо с длинным носом и впалыми щеками. По левую руку от Ваньки возвышалась стопка библиотечных книг. Фролов снял пальто, прошел мимо стола к холодильнику и только потом, очнувшись, вспомнил о сыне.

— Чем занимаешься?

Ванька что-то промычал.

— Чего-чего? — рассеянно переспросил Фролов.

— Да ты все равно не поймешь.

В холодильнике на полке лежала одинокая банка кильки в томате. Фролов достал кильку, без энтузиазма вскрыл банку и нарезал хлеб. Ванька пододвинул книги, чтобы освободить отцу место за столом. Закончив одну схему, он перевернул лист и взялся за другую. Когда он приподнял книгу, чтобы положить ее поближе, Фролов краем глаза заметил название, отпечатанное на обложке: «Справочник радиотехника».

И опять Фролова уколола настороженность. Он сжался в струну, напрягся. Первая мысль: надо спросить у Вани, какого дьявола он бросил английский. Вторая мысль: надо позвонить Сереже. Нет, нет, не сейчас.

— Вань, скажи-ка, — Фролов подцепил вилкой кильку, — когда ты собирался сказать, что бросаешь английский?

Ванька задержал взгляд на схеме.

— А когда ты собирался сказать, что вы с мамой разводитесь?

От неожиданности Фролов капнул томатным соусом на стол.

— Что?.. Мы не разводимся.

Не поднимая глаз от листа, Ванька прокомментировал:

— А мама почему-то считает иначе.

Фролов потянулся за полотенцем и с досадой вытер пятно от соуса.

— У твоей мамы сейчас тяжелый период. Ей нужно время прийти в себя. Но это еще не значит, что мы разводимся.

— Ну да, — скептически отозвался Ваня.

— У взрослых бывают трудные моменты. Вырастешь, поймешь.

— Обязательно говорить со мной как с ребенком?

— Не веди себя как ребенок, никто и говорить не будет.

Ваня поднял взгляд от схемы и воззрился на Фролова с упреком.

— Что я такого сделал, что ты опять злишься?

— Я не злюсь. Просто спросил